Легенда о Фейлель

Эливь сбегала в свою комнату, достала из-под подушки фотографию в рамке светлого дерева и вернулась.

— Ты не видел этого снимка, — пояснила она. — Я никому не показывала — прятала… Не знаю почему…

И она протянула Дину фотографию.

Снимок был сделан на празднике Нового года на площади, когда Дэн-Динаэль так замечательно устроил иллюминацию. Тогда был приглашён фотограф, который снимал детей — гостей праздника. Но, как профессионал и мастер своего дела, фотохудожник не смог не запечатлеть лица и моменты, достойные внимания зрителей. Среди таких интересных снимков Эливь-Элиза и обнаружила тот кадр, что сейчас показала любимому.

На снимке мадам Марис, Денис Джой, Вера и Вика, спрятавшись за густыми ветками украшенной огнями ели, достают и тихонько передают Деду Морозу подарки для ребят. В тот момент, который поймал фотограф, скрытый от ребятишек мохнатой колючей ветвью Дэн, стоя на коленях, протягивал очередной блестящий свёрток «волшебнику». Вера, едва сдерживая смех, пыталась не дать иголкам тыкаться в шею Джоя. Вика грозила сестре пальцем, чтобы та не шумела и не выдала бы «тайн чародейства», а Элиза доставала следующий подарок из огромной коробки и, видимо, шептала имя того малыша, чьё желание сейчас должно будет осуществиться. Лица на фотографии были такими живыми, чувства столь искренними, что не признать красоту и мастерство исполнения фотоработы оказывалось невозможным.

Динаэль улыбнулся.

— Пожалуй, одна картинка не нарушит мирового равновесия, — сказал он.

Эливейн обняла мужа.

— Это единственная фотография, где мы в этом мире в кадре вместе? — спросил Динаэль. — Только она немного изменится, когда мы окажемся дома, — добавил он.

— Ты станешь собой, а не останешься Дэном? — догадалась Эливь.

— Да, — кивнул Дин. Эливейн улыбалась.

— Готова? — спросил Динаэль, крепко прижимая любимую к себе.

— Конечно, — отозвалась та. — Только ты устал…

— Ничего, — голос Дина был полон радости. — Обещаю, что дома отдохну… Главное, что ты — со мной…

И они медленно растаяли в воздухе.

— 116 —

Пока Динаэль и Эливейн летели над огромным чужим им миром, не видимые никем, Эливь вдруг с щемящей болью подумала о том, как слаб человек, как слабо его сознание, как он невнимателен к знакам и как часто не слышит голоса собственного сердца! Ведь целых четыре месяца она видела перед собой совершенно чуждого её душе человека, но сознанием убеждала себя в том, что этот человек — её любимый. Он явно не понимал её, ни разу не поинтересовался тем, что ей нравится и что не нравится, не посмотрел ни одной её картины, не прочитал ни её рассказов, ни пьес… Он никогда, кроме больницы, не ходил с ней на прогулки, не ездил в конный клуб, не сидел поздним вечером у окна, наблюдая за звёздами, не встречал восход… Он не проявлял интереса к тому, что её тревожит, что радует, что огорчает, что настораживает. Для этих бесед он нанял психолога. И она считала, что Джой просто хорошо выполняет свою работу. Только под Новый год она поняла, что Денис был внимателен к ней не потому, что это его обязанность… А о понравившихся книгах и фильмах, о детях-сиротах, которые нуждаются во внимании и любви, о стариках-инвалидах, которым нужна забота, она говорила с Вилей Оски… А сколько мелочей в поведении Мариса, мелочей, которые казались её сердцу страшно глупыми, неразумными, мешающими окружающим или просто неприятными, она объясняла тем, что у всех людей свои недостатки. Но ведь Эшер и не собирался их исправлять, он даже обиделся как-то, что Элиза попросила его поднять упавший перед порогом зонтик, так как идущий следом за хозяевами слуга с сумками может споткнуться. «Я должен думать ещё и о носильщике?» — проворчал тогда Марис. Элиза простила: просто муж очень устал…

Эливь вдруг вспомнилось, как один единственный раз в жизни, когда Эди было годика полтора, Дин забыл в гостиной на подоконнике возле кресла свои новые запонки. Дочка немедленно добралась до них и потянула в рот. Испугавшись, что ребёнок может подавиться, Эливь негромко, но с укором, воскликнула: «Дин!..» Динаэль был так смущён своей неосмотрительностью, так огорчён… А больше — ничего: Дин никогда не позволял себе не подумать о других… Ошибалась она. Но ни разу не увидела в глазах мужа недовольства или разочарования. Он просто обнимал её нежно и говорил: «Ты устала, любимая… Отдохни…»

— Я люблю тебя, Дин, — прошептала она.

Динаэль ещё крепче обнял её, и они плавно опустились на землю.

— 117 —

Динаэль покачнулся. Эливь поддержала его и тревожно взглянула в светлые глаза.

Дин был бледен и тяжело дышал. Он прислонился к стволу одного из деревьев и прошептал:

— Прости… Ничего… Просто повязки Майкла и, правда, очень тугие…

Эливейн уже расстёгивала ремни нагрудных доспехов.

Дин медленно сел на землю. Дышал он с трудом.

— Где-то на правом боку… — едва слышно проговорил Динаэль, — …три или четыре узелка… их можно ослабить…

Эливейн ловко распустила один, потом второй, третий и четвёртый… Бинты с лёгким шорохом расползлись. Эливь тревожно взглянула на любимого: её рука нащупала что-то мокрое и горячее на груди Дина справа.