Легенда о Фейлель

Госпожа показалась Виле Оски дамой приятной и чрезвычайно красивой, видимо, достаточно доброй, но рассеянно-грустной. Служанка оправданно решила, что некоторая напряжённость в поведении мадам Марис есть следствие её болезни. Ведь забыть всё о своём прошлом и не иметь возможности вспомнить — это очень тяжело. И Оски приступила к выполнению своих обязанностей с удвоенным усердием: сочувствие чужой беде и хорошая оплата труда вместе способны повысить качество работы…

Эливейн была рада, что рядом с ней будет находиться добрый человек, который подскажет, объяснит, поможет освоиться в забытом ею мире. Но кое-что Эливь смущало: она не привыкла использовать других людей для выполнения своих работ. Она не помнила ничего о себе, но на уровне подсознания остались в ней её скромность, добропорядочность, простота… И потому к мадам Оски Элиза отнеслась скорее как к подруге, нежели как к служанке…

— 24 —

Виля Оски вышла из палаты, оставив супругов наедине. Эшер нежно смотрел на Эливейн.

Нельзя сказать, что ласковость его взгляда была наиграна: нет, он действительно желал видеть эту женщину своей, желал искренне, и даже не в корыстных целях… Кажется, впервые в жизни он начинал осознавать, что есть не просто влечение плоти, а есть нечто иное, большее, включающее в себя все возможные притяжения, но… Эливь виновато улыбнулась ему.

— Нет-нет, — тихо заверил он, — не надо извиняться… Не за что… Я просто любуюсь тобой…

Эливейн вздохнула.

— Милая, — проговорил Эшер, раскладывая на её постели принесённые им самим свёртки, — я тут кое-что тебе купил. На свой вкус… И размер угадывал… Прости, я всегда был неуклюж в выборе женских нарядов… Ты сама это делала. И делала великолепно… — он помолчал. — Ты поправишься, и мы обойдём все лучшие магазины. Ты сама выберешь… А журналы мод мадам Оски сейчас принесёт из машины — чтобы тебе было легче вспоминать… Просто ничего не осталось — ты же сама не хотела много, и всё было там, в особняке…

— Спасибо, Эш, — Эливь рассматривала платья, брючный костюм, пальто, шляпку, сапожки и… бельё…

С размером Марис явно угадал. Но Эливь разглядывала вещи слишком напряжённо.

— Что-то не так? — спросил тревожно Эшер. — Тебе не нравится?

— Не знаю, — честно призналась Эливейн. — Я не помню… Не помню, что носила… И мне показалось, что платья коротковаты… — она взглянула на Мариса. — Но я видела медсестёр, людей на улице… Такую длину носят…

— Ты очень красивая, — взяв её за руки, проговорил Эшер. — Тебе идут короткие юбки, открытые плечи… Ты вспомнишь… И у меня осталось несколько наших фотографий. Правда, очень мало — только те, что я носил с собой. Они в машине. Я вечером принесу…

Эливь кивнула. Но в глазах её была грусть, а на душе тревожно. Отчего? Она не знала…

— 25 —

На прогулку в больничный парк супруги вышли под руку.

Эливейн, действительно, была чрезвычайно красива. Ровная, безупречно гладкая кожа и тонкие длинные пальцы. Серебристо-серые большие выразительные глаза, немного грустно, но и с искренним интересом глядящие из-под полей модной шляпки. Приталенное светлое пальто до колен, высокие сапоги на каблуке подчёркивали стройность фигуры. Походка была лёгкой и грациозной, словно у юной девушки.

Гуляющих было немного. Но каждый обернулся, провожая удивлённым, восхищённым или завистливым взглядом мадам Марис, неспешно идущую под руку со своим супругом.

Эшер с гордостью отметил про себя, что его жена будет признана одной из красивейших женщин. И заслуженно. Вон даже за оградой застыл на мгновение какой-то санитар, видимо, перебегавший по делам из одного корпуса больницы в другой. «Смотрите и завидуйте!» — торжествующе-злорадно подумал Марис.

А нанятый Эшерем фотограф в это время делал своё дело: оставаясь невидимым для Эливейн, он отщёлкал достаточное количество кадров, чтобы к вечеру смонтировать и парочку свадебных фотографий, и несколько штук разных других. Марис помогал активно: то смешил супругу, то удивлял каким-то рассказом, то снимал с неё шляпку, то снова возвращал…

— 26 —

Новый санитар освоился быстро. Видимо, опыт работы у него был, действительно, немалый. И личное дело Дениса Джоя явно чем-то положительным для медицинской службы привлекло внимание начальства, ведь не просто так зайти за контейнером с пробирками на платное отделение больницы вызвали именно Дэна: кто-то хотел увидеть нового работника больницы своими глазами.

Динаэль шёл чуть вразвалочку, как бы без особого интереса созерцая серый осенний двор клиники. Дин оказался неплохим актёром — его манеры точь-в-точь соответствовали поведению настоящего Джоя.

Держа под мышкой круглый блестящий металлический ящичек, Динаэль размышлял о том, кто и зачем желал посмотреть на нового санитара. Никого постороннего Дин не заметил: пожилая медсестра лаборатории, молоденькая помощница, уборщица, два врача с травматологического отделения, достаточно грубо ругавшиеся с завлабом из-за задержанных по каким-то причинам результатов анализов весьма уважаемых, как они заявляли, клиентов… Пожалуй, один из врачей и должен был взглянуть на Джоя, и оценить… Но для чего?..