Легенда о Гаруде

Психотерапевт улыбнулся:

— Приятно познакомиться. А меня — Артур.

— Я знаю, — тяжело ответил Борис, но Артур, казалось, не замечал его холодной твёрдости.

Артур наклонился и перевернул листок в блокноте.

— Хорошо, Борис. Расскажите о своей жизни: кем вы работаете, с кем живёте, как себя чувствуете вообще сейчас?

Борис, не задумываясь и не отводя взгляд, сразу ответил:

— Мне двадцать шесть лет. Работаю в крупной компании… Начальник отдела по работе с клиентами…

— Уже начальник, хотя такой молодой? — перебил его Артур, открыто удивляясь и что-то записывая в блокнот.

— Что тут такого? — с лёгким, привычным ему в подобных вопросах, недовольством ответил Борис. — Чтобы получать, надо работать.

— Понятно, — ответил Артур. — Продолжайте.

Бориса смутила простота, с которой Артур ответил: ни возражения, ни поддержки — как будто эта вещь совсем незначительная. Для самого же Бориса это убеждение было внутренним стержнем: оно питало и двигало им, помогало преодолевать тяжёлые моменты сомнений и лишений, которые принёс такой путь жизни. Он даже воспринял это как личное оскорбление, и хотел уйти, но решил, раз уж пришёл и заплатил, надо отсидеть до конца — хотя бы для того, чтобы Веселина от него отстала. Она давно просила его — вот, он попробует, и с чистой совестью будет дальше говорить, что это всё полная ерунда, и нисколько не работает, что с ним всё в порядке. Что это ей нужно научиться с ним жить, с его особенностью.

— Что такое? Взволнованно выглядите, — проговорил Артур.

Взяв себя в руки, Борис едва заметно вздохнул и продолжил. С каждым новым вопросом ему становилось легче отвечать на следующий. Он даже дал несколько ответов о детстве, о чём совсем уж не планировал рассказывать. Ответил, впрочем, коротко и сухо, но сам он давно уже забыл об этих деталях и даже внутренне удивился: неужели это важно? Борис хотел бы отвечать про сейчас, про свои вспышки гнева, но Артур, зачем-то, спрашивал про детство, дальше уходя от, казавшемуся Борису, сути вопроса.

* * *

Под самый конец консультации Борис немного расслабился и даже не заметил, как вышло время. У него были смутные чувства, когда он закрывал за собой дверь кабинета, затем спускался по лестнице и выходил из офисного центра среднего бюджета. Те самые неважные вопросы о детстве вызвали в нём лёгкую тоску, одновременно с этим и новую вспышку гнева.

Борис сел в машину и достал телефон.

«всё», — написал он.

«Как прошло??? рассказывай!!» — ответила «Прекрасная» — под этим прозвищем скрывался профиль Веселины.

«хуйню какую-то спрашивал

про детство

про маму про батю»

«А про вспышки твои он что-нибудь сказал??»

«нет

сказал на следующей неделе ещё раз прийти

но я хуй его знает

какой смысл…»

«Иди, любимый

за один раз исправить не получится

он же только тебя узнаёт»

«…

ладно подумаю», — ответил Борис и выключил телефон.

Нужно было ехать на работу. Он завёл мотор, давно не чувствуя рёв сердца этой дорогой машины — главное её качество была «цена». И, не сознавая, решил немного проехать по холодным переулкам частной бедности, чтобы другие тоже оценили его положение. Но этого не заметил ни мальчишка, что беспорядочно и неумело, но с нежным нераскрытым чувством красоты, пытался сфотографировать осенний огненный листок; ни ловко пробегающая по скользкой тонкой линии железного забора кошка, вечно спешащая по своим делам, о которых человеку оставалось лишь догадываться. Борис тоже их не заметил, как не замечал миллионы других деталей, что его окружали — мир казался смазанным, блестящим и, если бы он задумался, пугающе мутным.

На работе, как обычно, случился завал. Точнее, он и не проходил. Бориса тянули то туда, то сюда. Он наслаждался тем, что без него не могут решить какие-то вопросы, невольно давая распоряжения, которые не решали проблемы. Поэтому проблемы и не проходили. Его даже вызывал начальник, и дал срок до конца квартала разобрать дела — иначе он найдёт другого управляющего. Но, как бы ни пытался, Борис не мог это исправить — и это злило ещё больше. Жгучий зверь злости, что дремал в нём, подпитывался страхом потерять место. Знак того, что он превзошёл отца, смог подняться туда, куда тот, жалкий и грубый, не мог сметь и подумать добраться. На этом тёплом месте и гнездилось высокомерие, двигая куклой тела дальше.

Временами к сознанию боязливо и нерешительно подбиралась печальная грусть детства, но внутренняя злость гнала её прочь, едва только это смутное, давно забытое, чувство смело появляться.

Проходя по коридору, в один из таких моментов близкой грусти, Борис увидел зеркало. Он остановился и внимательно посмотрел на себя. Что-то тянуло его, будто схватило арканом, к загадочной серебристой глади, откуда смотрел как будто бы другой человек в точно такой же одежде и с одинаковой внешностью.

«Ну и что ты, а?» — подумал он, глядя на себя и почёсывая аккуратно подстриженную чёрную бороду.