Легенда о гетмане. Том I (СИ)

Полковник оказался прав. Когда до Княжьих Байраков оставалось совсем немного, на отступающих поляков обрушился град свинца. Местность перед урочищем затянул черный пороховой дым. Запорожцы, скрытно обогнав поляков, вырыли у Княжьих Байраков окопы, преградив путь отступающим и вели теперь из них губительный огонь. Как только раздался первый залп, из густой степной травы по обе стороны польского войска вынырнули прятавшиеся там татары. С криками: «Алла!» они ринулись на польский обоз. Небо потемнело от тысяч стрел, в руках степняков появились арканы. Казацкая пехота, преследовавшая поляков на расстоянии ружейного выстрела, теперь ринулась в атаку. Закипела битва, постепенно перешедшая в настоящую резню. Потоцкий был дважды ранен в грудь и упал под копыта коня. Чарнецкий, подняв своего жеребца на дыбы, крутился волчком, щедро раздавая удары палашом. Его блестящий панцирь сверкал на солнце, а леопардовая шкура развевалась на плечах. Страшен был гусарский полковник в сабельном бою, но свистнул аркан в руке татарина и через секунду он слетел с лошади, потеряв сознание от удара о землю. Шемберг в ярости бросился с саблей на окруживших его казаков и был поднят ими на пики. Литвины во главе с Сапегой мужественно оборонялись в пешем строю, пробиваясь вперед. Им удалось ворваться в окопы и выбить оттуда казаков. Часть литвин даже прорвалась к урочищу, но тут их догнали и захватили в плен татары.

Когда Хмельницкий подъехал к месту боя, резня уже прекратилась. Захваченные в плен поляки были связаны татарами, которые грабили обоз. На одной из телег Хмельницкий увидел окровавленного Потоцкого. Над ним с повязкой на непокрытой голове склонился Чарнецкий.

Подняв голову, гусарский полковник с откровенной ненавистью взглянул в лицо запорожскому гетману.

– Жив? – спросил Хмельницкий, кивнув в сторону молодого каштеляна дережинского.

– Умер, – глухо ответил Чарнецкий, отвернув лицо.

– Отцы ели зеленый виноград, а у детей на зубах оскомина, – всплыла в памяти гетмана цитата из Евангелия. Он еще раз с легкой грустью посмотрел на красивое, уже охваченное смертной бледностью лицо юноши и тронул острогами коня.

Глава четвертая. Корсунь

Простившись с сыном, коронный гетман не стал возвращаться в Корсунь, а остался в Черкассах, ожидая прибытия князя Вишневецкого. Воевода русский откликнулся на его призыв одним из первых, обещая подойти со своими хоругвями в Черкассы не позднее середины мая. Хотя Потоцкий и был уверен в том, что его сын разобьет казаков, он решил этим не ограничиться, а двинуться на Сечь и уничтожить Запорожье.

Меряя шагами кабинет, он говорил Калиновскому, глядевшему со скучающим видом в открытое окно:

– В этот раз меня никто не остановит. Нет, клянусь Беллоной, больше я никого слушать не буду. Дождемся князя Иеремию и вместе выступим в поход. Мы сотрем Запорожье-это проклятое змеиное логово с лица земли, навсегда уничтожим эту гидру вольнодумства и бунтарства.

Калиновский, ненавидевший казаков не меньше коронного гетмана, промолчал, задумчиво глядя в окно. Прошли уже две недели со дня отправки войска, но от Стефана Потоцкого не поступало никаких известий и это начинало тревожить польного гетмана. О том, что поляки могли потерпеть поражение, он не допускал даже и мысли, но не мог понять, почему ни от Потоцкого, ни от Барабаша за это время не прибыл ни один гонец.

Коронный гетман, между тем, распалялся все больше:

– Мы и так слишком много нянчились с этим быдлом. Тарас, Скидан, Павлюк, Гуня, Сулима – всех не перечесть. Сколько польской крови пролито, сколько убытков они нам причинили. Этот народ – все сплошь бунтари и смутьяны, мало я их пересадил на колья.

– Тем не менее, – не совсем вежливо и не впопад прервал его польный гетман, – мы не имеем никаких известий от нашего войска и, что там происходит в степи остается загадкой.

– Что пан этим хочет сказать? – сразу же набычился Потоцкий. – Может быть, пан думает, что мой сын потерпел поражение от какого-то быдла? От этих холопов, которые и сабли в руках не держали.

– Я хотел сказать только то, что сказал, – ледяным тоном процедил Калиновский, – От пана каштеляна дережинского, уже более двух недель нет никаких известий. Поэтому, я, как польный гетман, поставленный на эту должность королем и сеймом, вправе и обязан предполагать все возможные причины, помешавшие ему сделать это. Тем более, что также не было гонцов от Барабаша и Кречовского.

Лицо краковского каштеляна покрылось пунцовыми пятнами:

– Панская дерзость переходит все границы, – тоном, не предвещающим ничего хорошего, сказал он, – пан…

Он не успел закончить фразу, так как дверь распахнулась и на пороге появился дежурный офицер.

– Гонец от пана Гроздицкого с письмом к великому коронному гетману.