– Разыщи-ка мне, сынку, Кривоноса, – сказал он, когда парубок возник на пороге.. – Пусть возьмет с собой Богуна и срочно ко мне!
По приказу Хмельницкого, Кривонос, поддержанный Богуном, в ту же ночь начал штурм Высокого Замка. В помощь им Хмельницкий выделил недавно примкнувший к нему 15 – тысячный отряд галицких повстанцев, возглавляемых шляхтичем Семеном Высочаном. На защитников Высокого Замка обрушился шквал огня, свинца и железа. После продолжительной артподготовки, казаки взобравшись по склонам горы, покрытой лесом, на ее вершину, ворвались в крепость. Несмотря на героическое сопротивление защитников Высокого Замка, им пришлось капитулировать.
После обеда к гетману прибыла депутация от львовского магистрата с униженной просьбой пощадить город. С назначенной суммой выкупа двести тысяч злотых магистрат согласился, хотя в наличии в городской казне оказалось всего лишь шестнадцать тысяч. Недополученную сумму Карачи-мурза согласился взять тканями, драгоценностями, золотой и серебряной посудой. Эту повинность распределили на всех жителей Львова и в самом невыгодном положении оказались беднейшие из них. Но казаки к этому относились без сострадания – жители Львова были для них врагами, прислужниками польских панов и наложенная на них контрибуция вполне соответствовала правилам ведения войн той эпохи и принципу: «Горе побежденным!».
24 октября войска Хмельницкого двинулись к Замостью, а татарский чамбул Карачи-мурзы отправился в Крым. Вместе с ним Хмельницкий передал богатые подарки для хана Ислам – Гирея.
На раде гетмана с полковниками и старшиной было принято решение поддержать на сейме кандидатуру Яна Казимира, направив в Варшаву депутацию казаков для участия в работе сейма.
Гетман знал, что без осадных орудий такую могучую крепость, как Замостье, взять штурмом невозможно и накануне выборов короля не хотел раздражать без необходимости сенат и сейм. Хотя его войска и двигались вперед, Хмельницкий приступать к осаде Замостья не торопился. Однако гетман пристально следил за окружающей обстановкой, постоянно проводя глубокую рекогносцировку местности. Он хорошо знал коварство поляков, поэтому требовал от полковников бдительного несения караульной службы и не позволял Войску расслабляться. Выполняя гетманский приказ, полковники, есаулы и сотники самое пристальное внимание уделяли строевой подготовке или «муштре», отработке приемов фехтования, рубке лозы, владению саблей, стрельбе из самопалов. Весь необъятный казацкий табор превратился в один грандиозный полигон, где казаки с утра до вечера повышали свое воинское мастерство.
Как-то в конце октября Дорошенко и Тимофей Хмельницкий проезжали по лагерю, о чем-то неторопливо беседуя, когда вдруг увидели полковника Ивана Серко, стоявшего перед группой казаков своего полка и что-то громко им втолковывавшего. Подъехав ближе они поняли, что Серко ругает подчиненных за то, что они плохо осваивают фехтовальное искусство, в ответ кто-то из казаков бросил реплику, что учителя, мол, плохие.
Дорошенко и Хмельницкий, наслышанные о крутом нраве запорожского полковника, подумали, что теперь дерзкому казаку не сдобровать, но к их удивлению, Серко вдруг сбросил с себя кунтуш и рубаху, оставшись голым по пояс и в одних шароварах. Затем он взял в обе руки по сабле, поданные ему кем – то из казаков, и пустился в пляс. Он перебирал ногами с такой быстротой, что за ними трудно было уследить, а затем стал танцевать вприсядку выбрасывая ноги вперед. Одновременно сабли в его руках выписывали замысловатые петли, круги, восьмерки и другие фигуры, образуя вокруг полковника сверкающий купол.
– Боевой гопак, – вдруг сказал Тимофей, обращаясь к Дорошенко, – Петро, это же боевой гопак! Мне о нем как-то рассказывал отец.
Дорошенко тоже слышал об этом знаменитом искусстве сабельного боя, но ему никогда не приходилось видеть его воочию.
Между тем, Серко все ускорял движение рук, не переставая плясать вприсядку, и сабли в его руках слились в одну сверкающую сферу.
– Интересно, отразят ли сабли пулю, – вдруг громко спросил Тимофей.
– А ты попробуй, – донесся спокойный голос полковника, который, казалось, совсем не чувствовал усталости. – Только стреляй под углом, чтобы самого рикошетом не задело.
В то же мгновение Тимофей выдернул из-за пояса пистолет, взвел курок и выстрелил в сверкающий круг. Но Дорошенко успел заметить, что целился он так, чтобы пуля не попала в Серка. Едва раздался выстрел, как пуля, звучно ударив сверкающую сферу, срикошетировала и улетела в сторону. Серко же продолжал, как ни в чем не бывало, плясать гопак дальше.
Когда, наконец, он закончил пляску, его окружили восхищенные казаки. Протолкавшись к полковнику, Тимофей с Петром попросили научить и их такому искусству боя. Натягивая рубаху на свой крепкий, перевитый канатами мышц торс, Серко улыбнулся:.
– Что, задело за живое? Я вот тоже помню, как первый раз увидел, не мог успокоиться, пока сам не выучился. Только, чур, уговор, тренироваться всерьез и постоянно.
Они скрепили договоренность крепкими рукопожатиями.