Легенда о гибели богов

— Кто был там? Имею в виду — был и возвратился?

Кормчий разводит руками.

— Подумай, Феак. Не может так быть, чтобы в Лабиринт не входил никто, кроме жертв.

— Не должно. Но...

— Ладно, оставим пока это. Что ты скажешь об этом предмете?

На ладони Тесея — отчеканенный кружок золота с отверстием для нити или цепочки.

— Насколько я вижу, этот медальон сделан из золота очень чистой пробы...

— Феак, ты заговоришь мертвого! Скажи лучше, что ты думаешь об изображении на нем.

Маленькая вещица ложится на загрубелую ладонь и неожиданно ловко переворачивается в толстых пальцах:

— Да, может быть. Если эти линии обозначают ходы Лабиринта... Хотя не думаю, что он так выглядит. Они сходятся к... ну это, конечно, серп молодой луны.

— Луна в Лабиринте, — говорит Тесей. — Ты видишь в этом какой-то смысл, Феак?

— Критяне почитают Луну, как божество, как Зевса, как Афродиту, как Артемиду. Это ночное светило, нарастая и убывая в своих фазах, загадочным образом может задержать или ускорить рост злаков, изменить нрав животных и даже поступки людей. Известно, что в пору полнолуния, когда ее сила особенно велика, они становятся порывистей и вспыльчивей. Благородные духом чаще обычного хватаются за мечи, не обладающие подобным величием души — за сосуды с хмельными напитками, женщины же в эту пору оказываются менее осторожными и более распутными, а... Критяне считают еще, что бык, это божественное животное, несет в изгибе своих рогов лунный символ.

— Бык, луна, лабиринт...— Тесей задумчив. — Ты знаешь, глупы люди, смеющиеся над священными изображениями. Они бывают лживы, но они никогда не бессмысленны.

Кормчий разводит руками:

— Тогда стоит поговорить со жрецами. Или отправиться за оракулом бога.

— Возможно, я так и сделаю.

Красивый, но до странности бледный юноша, будто месяцами не выходивший под солнце, вбегает в комнату.

— Леос из рода Агниев...— быстро говорит он и замолкает, выразительно посмотрев на Феака.

— У меня нет секретов от кормчего. Ну?

— Он сказал: двадцать пять родичей Палланта ждут тебя в засаде у Горгета.

— Так!

— Остальные со множеством слуг, домочадцев и челяди готовы войти в город со стороны Сфета — как только будет ясно, что ты мертв.

По лицу наследника Эгея пробегает недобрая улыбка:

— Я ждал этого. Сегодня они узнают, кто настоящий хозяин Афин!

Протянув руку за мечом, он встает. Потом оглядывается на Феака:

— У меня ненадолго появились дела. Чувствуй себя как дома, мой кормчий.

Затихают шаги. По-прежнему спокойный, Феак остается допивать вино в тепле и одиночестве.

* * *

В конце концов, она всегда возвращалась сюда, к этому куску суши, обточенному с трех сторон зубами морских стихий и огражденном с третьей хребтами гор. Иногда, впрочем, ей казалось, что что-то охладевало в ней, и тогда, с облегчением отбросив остатки былых привязанностей, она отправлялась туда, куда звали ее причуды, иногда очень далеко, к краям Ойкумены. И все равно она снова возвращалась сюда, к своему городу, к своему народу, к этой каменистой земле, на которой проросла однажды первая посаженная ей маслина.

Стоя на самом краю обрывистой скалы акрополя, глядя на пустынный ныне морской горизонт, на изломанную линию берега, на черные вспаханные поля, на зеленеющие древним лесом склоны холмов, на лежащий у ее ног нижний город, она думает вдруг о том, что где-то здесь навсегда осталась часть ее сердца.

Потом она пожимает плечами, удивляясь странным порывам своих чувств, и, повернувшись, идет в сторону спуска. Этот день будет памятен многим, но чем кончится он, не составляет для нее секрета. У бессмертных иногда такие странные причуды. Из всех действующих лиц этой небольшой человеческой трагедии ее интересует сейчас седой старик, отец многочисленных сыновей, немало в своей жизни думавший о власти, а теперь одиноко ждущий в запертом на все запоры и ставни доме вестей с горгетской дороги.

Пройдя по улицам своего города, невидимая смертным сероглазая богиня находит большой дом, сложенный из крупных блоков необработанного камня. Хотя окружающий мир наполнен ярким солнечным светом, внутри дома тень и сумерки. По-прежнему невидимая, присев в углу, она задумчиво наблюдает за ждущим гонцов стариком. Пусть для других его душа заперта, как этот дом, для нее же, следящей, как он, тяжело вставая, начинает бродить из угла в угол или, утомленно опустившись в кресло, вздрагивает при каждом звуке шагов, эта душа как развернутый свиток не раз прочитанной книги.

Наконец происходит то, что должно было произойти. Кто-то стучит в наружную дверь. Тяжело дыша, входит гонец. Он приносит черную весть. И сероглазая богиня, не раз подававшая повод говорить о своей жестокой мстительности, с задумчивым любопытством следит, как без криков и слез находит себе выход человеческое горе.

Проходит время. Наконец старик Паллант зовет оставшихся при нем слуг. Они приносят черный плащ. В трауре и горе он идет к новому хозяину Афин просить выдать тела своих сыновей.

* * *