Легенда о хрустальном яйце

Но фототок — еще не изображение. Это только направленное, порой едва заметное движение электронов. Нужен чуткий регистратор их количества. Ведь именно количеством электронов (величиной электрического тока) шифруется передаваемая картина. Сложность в том, чтобы во время передачи не потерять ни единого полутона. Иначе какое это телевидение! Выход только один: строго следить за равномерным усилением потока электронов. Однако всё сказанное — из области теории. А практически сотрудники лаборатории Шмакова решали задачу, которая требовала точности, понятной только ювелиру. Они разрабатывали сверхчувствительные усилители, чтобы из мизерного фототока добыть такой электрический сигнал, которым можно будет воздействовать на мощный радиопередатчик. Но чувствительный усилитель воспринимал и любую помеху.

Тогда попробовали поднять напряжение на фотоэлементе, надеясь увеличить эмиссию электронов. И это не помогло, — с некоторого момента напряжение переставало влиять на фотоэлемент.

Выручил телевизионщиков молодой инженер Леонид Александрович Кубецкий. Как раз в это время он изобрел вторичный электронный усилитель — фотоумножитель. В отличие от фотоэлемента, в умножителе не два, а несколько электродов (иногда их даже десятки). Как и в фотоэлементе, под действием света из катода фотоумножителя вылетают электроны. Но по пути к аноду они залетают и на другие электроды, имеющиеся в баллоне, — разумеется, предварительно «выселив» с его поверхности некоторое количество электронов-старожилов.

Выбитые электроны называются вторичными. Их гораздо больше, чем первичных. Процесс в фотоумножителе подобен цепной ядерной реакции. Происходит лавинообразное нарастание электрического потока— умножение числа электронов. Вот почему при-

бор, изобретенный Кубецким, получил название «фотоумножитель».

На основе изобретения Кубецкого в лаборатории Шмакова сконструировали фотоумножитель с сурьмяноцезиевыми электродами. Его ток при том же освещении фотокатодом по сравнению с фотоэлементом возрос в тысячу раз.

Умножитель поместили вместо фотоэлемента в передающую телевизионную систему. И словно ожил экран телевизора. Изображение стало сочным, четким. При этом инженерам удалось сильно упростить электрическую усилительную часть схемы.

Эксперименты можно было считать удавшимися на все сто процентов. Фотоумножитель практически доказал свое бесспорное превосходство над фотоэлементом. Теперь следовало думать над тем, как быстрее наладить массовый выпуск телевизоров.

Шмаков знал, что в научных кругах существует и иная точка зрения. Его позицию стали открыто называть примитивной. Механическое телевидение вызывало всё большее недоверие, которое подогревалось вестями из Америки о работах Зворыкина. Тучи сгущались. И вот грянул гром...

Шмакова вызвал к себе директор института. Всегда сдержанный и даже суховатый, на этот раз директор был необычно любезен. Он даже вышел из-за стола и сам усадил Шмакова в кресло.

— Как дела, Павел Васильевич? — приветливо улыбаясь, спросил директор, как будто только для того и вызывал.

— Всё в порядке.

— Это хорошо, что в порядке.

«Хитрит, — подумал Шмаков. — Что-то неладное».

Директор подошел к окну, оперся ладонями о подоконник и, не глядя на Шмакова, сказал:

— Павел Васильевич, есть мнение назвать вашу лабораторию лабораторией механического телевидения.

— Как?

— Механического телевидения, — повторил директор.

— Чье это мнение?

— Дирекции и специалистов.

— А мы?! А мои сотрудники?! — воскликнул Шмаков.

Директор прошел на свое место и сказал:

— Проблема не из серьезных, чтобы дискутировать. Название соответствует вашим работам.

— Позвольте, в моей лаборатории делают вакуумную приемную трубку,— возразил Шмаков.

— Вы говорите о трубке физика Сорокина? Но этого мало. Очень мало. — В голосе директора послышалось раздражение. — Всюду только и говорят, что «ВЭИ» — оплот механического телевидения. Так продолжаться не может. Мы откроем еще одну лабораторию и в ней сосредоточим электронику.

— Так вот в чем дело! Хотите оградить институт? Прикрепить бирку Шмакову? Смотрите, мол, все: вот он — механик. Только он, один. — Шмаков вскочил с места. — Что ж, мы не прекратим работу над установкой. Всё бросить сейчас—значит, отстать от Европы и Америки минимум на пять лет. Наука не простит нам этого.— Стало трудно дышать. Он освободил галстук. — Мы работаем с дисками, но верим в электронику. И вера эта рождена не за столом, а практикой... Практикой, — громко повторил Шмаков. — На днях наш сотрудник Волков принес в лабораторию проект трубки с тремя экранами для цветного телевидения. Замечательный проект... Вот вам и «механики»... Мы будем исследовать и трубку Сорокина. Мы остаемся лабораторией телевидения без всяких уточнений.

— Значит, наши мнения разошлись, — сухо сказал директор. — Но выхода только два: либо заменить на дверях вывеску, либо совсем закрыть эти двери.

Шмаков проглотил обидные слова, хотя знал, что молчание будет воспринято как бессилие... Лицо его оставалось спокойным, и только пальцы, как всегда, выстукивали дробь.