Легенда о хрустальном яйце

«Может, всё-таки доказать свою точку зрения,— думал он.— В конце концов это не прихоть начальника лаборатории, а позиция, твердое убеждение. Или рассказать, о чем думается бессонными ночами, когда остаешься один на один со своими мыслями? Но какое кому дело до его мечты? Пока это только фантазия, вещь в себе. Плоть и кровь сделают ее реальностью. А реальность уже не требует доказательств...»

Шмаков направился к двери и, как будто ничего не произошло, спокойно заявил:

— Будем продолжать эксперименты по плану.

Это и был его ответ.

Поздно вечером, придя домой, он не раздеваясь прилег на кровать и опять задумался о существе спора.

«Вторичная эмиссия усовершенствует телевидение, — размышлял он, имея в виду лабораторные эксперименты,— ну, а дальше? Всё тот же диск? Механический телевизор... Да это же противоречит самой идее. Розинг не смог сделать электронного передатчика, но тогда существовала только трубка Брауна, которую он установил на приемной станции. А теперь?.. Американцы пишут, что их иконоскоп, несмотря на малую чувствительность, показывает чудеса. Как быть?» Этот вопрос уже давно мучил Шмакова, но задать его он мог только себе. Поставленный вслух в лаборатории, он мог посеять сомнения и повредить основному делу—организации в короткий срок телевизионного вещания в СССР.

Шмаков вспомнил, как на совещании в Госплане представитель радиопрома заявил:

— Телевидение — фантастика. Кино и радио нужны для культурной революции...

Радиопромовца поддержал инженер из Наркомата почт и телеграфов:

— В стране телефонный голод, а нам предлагают игрушки. Телеграфные линии можно перечесть по пальцам, а тут говорят о каком-то телевидении...

Шмакова и Горона, составивших программу развития телевидения на вторую пятилетку, поддержал только один молодой кинорежиссер из Харькова, все остальные выступили против.

В перерыве к Шмакову подошел Вавилов:

— Не хотят верить в ваше елевидение? Докажите. Другого выхода нет.

— Как доказать, — развел руками Шмаков, — когда даже вы издеваетесь... елевидение!

— Я пошутил,— рассмеялся Вавилов. — Хотя пока так оно и есть...

Программу Шмакова и Горона Госплан принял с поправками...

И вот теперь, вспоминая совещание, Шмаков спрашивал себя: «В самом деле, зачем строить установки, безуспешное будущее которых уже предрешено?»

Шмаков как будто раздвоился. В лаборатории он продолжал опыты по исследованию вторичной эмиссии, а дома не переставал думать об электронном передатчике.

Вот ведь какое неблагодарное существо человек. Еще недавно, получив с помощью диска Нипкова первое в СССР телевизионное изображение, Шмаков был счастлив, как мальчишка. Тогда он не видел недостатков в лабораторном макете. А теперь, когда на усовершенствованной аппаратуре наконец получено по-настоящему хорошее изображение, он вдруг задумался о будущем телевидения. Иногда Шмаков пробовал уговаривать себя: ведь изобретена передающая трубка, настанет время, и ее сделают в СССР. Уговаривал, успокаивал себя, но успокоиться не мог. «Не такая трубка нужна для массового, оперативного телевидения. Маловата чувствительность. Как у фотоэлемента по сравнению с фотоумножителем... Фотоумножителем?» Он почувствовал, что бродит где-то рядом, совсем рядом... «Вторичные электроны! Это они решили спор в пользу фотоумножителя. Так почему бы?..» Павел Васильевич и сейчас помнит, как испугался он этой мысли. Слишком всё просто. В тот день долго шагал он из угла в угол в своей тесной комнатке. В конце концов решил: «Простота еще не недостаток изобретения...»

Успокоившись, сел за стол. Несколькими быстрыми движениями набросал на бумаге схему трубки. Это был иконоскоп и в то же время не он. Против мозаичной мишени Шмаков провел жирную черную полосу. В баллоне иконоскопа появилась еще одна пластина. Шмаков назвал этот электрод фотокатодом. Он рассуждал примерно так: оптическое изображение проектируется на поверхность полупрозрачного фотокатода. Под действием света возникает эмиссия электронов, они вырываются из пластины. Затем фотоэлектроны ускоряются электрическим полем и бомбардируют мишень. Из мишени вылетают вторичные электроны, и, значит, на ее мозаичной поверхности появляется скрытое электрическое изображение передаваемой сцены.

Выходит, что в новой трубке электроны эмитируются, испускаются мишенью не под действием света, как это происходит в иконоскопе, а под действием фотоэлектронов. А это значит, что появилась возможность усилить и яркость электрического изображения. Всё остальное — как в иконоскопе.

Тут же на листе бумаги Шмаков сделал расчеты. Получалось, что новая трубка, в которой использована вторичная электронная эмиссия, будет раз в десять чувствительнее иконоскопа. Оставалось решить ряд важных технологических вопросов. Начальник телевизионной лаборатории обратился за помощью к известному физику-электровакуумщику П. В. Тимофееву. Результатом этого содружества было авторское свидетельство на первую в мире передающую трубку «с переносом изображения». Государственный комитет по изобретениям выдал его авторам П. В. Шмакову и П. В. Тимофееву.