Каркун сунул Коловрату под нос маленькую крынку, покрытую промасленной тканью. Непоседливый дружинник приоткрыл сосуд, сунул пальцы внутрь, потом провел ладонью себе по лицу. На лбу и щеке осталась полоса, мерцающая бледным зеленоватым светом. Евпатий и Ратмир уставились на него, в изумлении открыв рты. Каркун же, довольный произведенным впечатлением, немедля предложил крынку Ратмиру. Старый ратник отшатнулся в сторону, как от ядовитой змеи, и в гневе прикрикнул:
– Тьфу! Ну тебя, черт, с твоими ведьмаковскими проделками!
Ратмир скоро осенил себя крестным знамением, спасаясь от Каркунова дурного глаза, и скомандовал:
– Собирай бойцов быстро, идем обоз Батыев брать!
Обоз темнел на заснеженном льду Оки, вниз по склону. Стражники, с факелами и копьями, караулом обходили огромные повозки, груженные сложенными шатрами, оружием, награбленными овсом и пшеницей в прокорм для лошадей. Сонно шумел скот, трещал хворост в кострах, посвистывал среди сосен холодный ветер.
Патруль степняков, тихо переговариваясь, шел между телег, когда у них за спиной внезапно зашевелился стог сена. Из повозки бесшумно выбрались дружинники Коловрата, переодетые в татарские стеганые кафтаны, и, стараясь держаться в тени, двинулись следом. Поравнявшись, они бросились на спину часовым, ножи скользнули по басурманским глоткам, руки подхватили падающие факела. Не прошло и пары мгновений, как тела караульных лежали под повозкой, а русичи продолжили неспешное движение в обход обоза.
Проходя мимо прибрежного бурелома, засыпанного снегом, один из переодетых ратников коротко свистнул и помахал факелом. Тотчас из леса, один за другим, стали появляться одетые в черное бойцы. Нападавшие наводнили обоз, убивая всех, кто попадался на пути.
Наконец-то дорвались рязанские мечи до поганых инородцев, наконец-то смогли воины хоть немного утолить лютую месть за убитых друзей и родных, за сожженное и растоптанное отечество. Ворвались дружинники в шатер, где сидели хворые и раненые воины Батыя, стоят, дышат тяжело, утомившись убийством. Татары, кто без руки, кто одноглазый, посеченные рязанскими мечами, пронзенные рязанскими копьями в недавних сражениях, почти все пали на колени с мольбами о милости. Лишь немногие взялись за оружие и немедля погибли в бою. Остальные же были зарублены дружинниками без пощады и жалости. И случилось там великое побоище, и кровь лилась рекой, вытекая из шатров.
Коловрат и Ратмир, сражаясь плечом к плечу, обыскивали крытые повозки и майханы в поисках ханских мастеров, но находили только заспанных мунгал и потухшие очаги. Наконец, Евпатий рассек мечом войлочный борт очередной юрты и, ворвавшись внутрь, обнаружил внутри множество мужчин в шубах из козьего меха и шелковых халатах, испуганно лепетавших на незнакомом языке.
Их волосы были заколоты в пучки на затылках, а черты лица были более изящными, чем у темноликих грубых степняков. Евпатий остановился в нерешительности с занесенным мечом, ожидая старшего товарища. Но, к его облегчению, Ратмир, заглянувший в юрту следом, радостно осклабился, узнав иноземных мастеров осадного дела. Он выразительно указал на выход окровавленной булавой и на ломаном наречии кочевников велел следовать за ним. Иноземцы при виде седобородого, забрызганного кровью великана пришли в такой трепет, что дважды повторять не пришлось. Часть дружинников вместе с Ратмиром, подгоняя что есть мочи испуганных китайцев, повела их к порокам. Нужно было как можно скорее изготовить грозные машины к стрельбе, пока в Батыевом лагере не сообразили что к чему и не попытались отбить камнеметы обратно. Прочие же остались с Коловратом. Евпатий поглядел вслед удаляющемуся отряду и, поискав глазами среди дружинников, скомандовал:
– Каркун! Пора устраивать твою затею! Надобно отвлечь нехристей, пока Ратмир пороки готовит!
Бородатый ратник с готовностью кивнул и вместе с частью воинов скрылся между повозок.
Под руководством Каркуна рязанцы осторожно вытаскивали из телеги горшки с греческим огнем и привязывали эту опасную ношу к сбруям ломовых обозных лошадей. Лошади ржали и брыкались, пугаясь незнакомых рук, и вскоре со стороны лагеря послышались тревожные крики и топот, замелькали огни факелов. Каркун, впопыхах завязывая последний узел, крикнул:
– Эх, жаль мало успели! Поджигай давай!
Воины принялись чиркать кресалами, в темноте с шипением разгорались алые язычки пламени. Каркун огляделся по сторонам и оглушительно засвистел в два пальца. Лошади, чувствуя огонь за спиной, кинулись вперед, не разбирая дороги. Сзади за ними, подпрыгивая на утоптанном снегу, волочились пылающие горшки и разбрасывали во все стороны горящие брызги. Здесь и там загорались войлочные юрты, хворост, повозки. Широкогрудые ломовые лошади, безумно вращающие глазами, неслись через лагерь, топча и поджигая все на своем пути.