Легенда о Коловрате

Хрустнул снег под остроносым сапогом – татары шли полукругом, стремясь заключить одинокого уруса в тиски, из которых не вырваться. Таиться уже не было смысла, и, с криком вырвав сабли из ножен, они бросились к Евпатию.

Воздух наполнился свистом, а небо над поляной почернело. Со всех сторон полетели стрелы. Мунгалы с хрипом и стонами валились в снег. Боевой клич сменился воплями ужаса. Коловрат встал, повернулся лицом к врагам и достал мечи. Но ударить ему так и не довелось – врагов не осталось. Утыканные стрелами, они все лежали на снегу, походя на уродливые черные сугробы.

Из зарослей на поляну вышли дружинники, все еще сжимая луки. Они оглядели трупы врагов, выискивая случайных выживших, но ни единый враг не ушел от стрел. На бородатых лицах заиграли кривоватые ухмылки – воевода все верно рассудил, и засада сработала даже лучше, чем ожидалось.

На поясе Каркуна болталась пара подстреленных еще до боя глухарей. Он отдал их Ратмиру и кивнул в сторону все еще стоящего на месте Коловрата.

Из ближайшей от костра землянки вышла Лада, со страхом огляделась, но, завидев Евпатия Львовича, с облегчением вздохнула. Слава Тебе, Господи, живой.

– Ну что, воевода, поснедаем? – улыбнулся Ратмир, подходя к бывшему ученику.

Евпатий сумрачно глянул на него и быстро отвел взгляд, будто устыдился чего-то. Ратники уже величали так своего командира, но все больше между собой, и Коловрат старался не обращать на это внимания. Какой воевода кидается на своих людей в мареве кровавого беспамятства?

– Не гожусь я, – прозвучал угрюмый ответ.

– Что?

Улыбка на лице Ратмира поблекла. Он попытался заглянуть другу в глаза, но тот уставился в одну точку где-то перед собой и только часто моргал.

– Ты людей веди. Ты воеводой был, – начал Коловрат сбивчиво. – Ты… Ты послушай…

Договорить он не смог. Его качнуло, ноги подломились и, зашатавшись, как подпиленный дуб, Евпатий рухнул в снег.

– Он ранен! Ранен! – закричала в ужасе Лада, рванувшись к боярину.

Девушка упала перед бездыханным телом на колени, стала лихорадочно осматривать его, ощупывать, тормошить. Но Коловрат не подавал признаков жизни. Серые, расширенные от горя глаза ключницы наполнились слезами.

– Т-с-с! Не голоси, – кто-то зажал ей рот жесткой ладонью, и Лада узнала голос Каркуна. – Уснул, верно. Три дня не спал.

Присмотревшись, девушка заметила, что грудь Евпатия мерно вздымается под тулупом, а крови нигде не видно. От облегчения слезы полились еще сильнее. Лада всхлипнула и судорожно закивала. Каркун убрал руку.

Кликнув парочку дюжих ратников, он с Ратмиром перенес Коловрата в землянку и уложил на груду старых шкур. Лада спустилась следом, все еще с тревогой глядя на спящего.

Когда остальные вышли, Каркун подошел к ней и тихо, но очень твердо сказал:

– Следить будешь. На. Вяжи.

Девушка взяла дрожащими пальцами кусок толстой веревки, кивнула, стараясь выглядеть решительно, и опустилась на колени рядом с Евпатием. Каркун еще минуту постоял, потом что-то буркнул себе под нос и оставил ее одну. Лада некоторое время смотрела на спящего и мяла в руках веревку, не решаясь его связать. Перед глазами всплыло лицо Насти, ее строгие наставления. «Если меня вдруг рядом нет – Евпатий Львович на твоем попечении. Вяжи его всякий раз, как спать идет. И не смотри так, это для его же блага. Он со сна, бывает, теряет память, снова с татарами бьётся. Может навредить себе или еще кому. Так что, если любишь барина, вяжи крепко».

Видение было таким живым, что Лада снова расплакалась и, всхлипывая, принялась привязывать руки Коловрата, крепко затягивая узлы.

Пока воевода спал, а ключница дежурила рядом с ним, дружинники перетаскивали мертвых мунгалов в лес, снимали с них одежду, доспехи и унты.

Один из ратников никак не мог стащить с покойника тулуп и уже достал нож, чтобы разрезать задубевшую на морозе кожу, но Каркун его остановил:

– Убери, нам все в целости нужно.

Воин поглядел на него, хмыкнул угрюмо, однако нож убрал.

В стороне от остальных Ратмир ощипывал и опаливал глухарей и прилаживал их над костром. Отряду нужно было поесть и как следует отдохнуть. Сегодня они хорошо потрудились, но это только начало. Впереди ждет битва куда серьезнее.

Глава пятнадцатая

Лагерь Батыева войска раскинулся, словно большой город с огнями и дымами. Разноцветные майханы стройными рядами уходили за горизонт, окружая сердце лагеря – белую юрту самого хана. Повсюду горели костры, слышались негромкие ночные разговоры и ленивые голоса перекликивающихся часовых. На окраине этого города из шатров, среди темных громадин камнеметов, вокруг котелка с похлебкой, кипящей на огне, сидели трое воинов из осадной команды. Один из них, молодой толстощекий татарин-онгут, сдвинув на затылок войлочную шапку, мешал в котелке и увлеченно рассказывал, поминутно вытирая со лба пот, выступающий от жара костра: