Легенда о Красном Снеге

— Влад, найдите глашатая, пусть оповестит всех о моем приказе. Пусть этого безумца сожгут заживо на закате, — лениво сказала Аланка.

Влад низко поклонился и исчез.

Глава третья. Казнь

В предзакатные часы, когда солнце коснулось горизонта, в лесу было уже почти темно. Со всей деревни шли медленно люди, толкаемые в спину любопытством и скукой. Люди вели с собой своих детей, казни бывают редко, а развлечений в этой деревне так мало, да и зрелище казни казалось взрослым очень назидательным для детей. Когда окончательно стемнело, все было готово, не хватало только повелительницы, ее супруга и собственно казнимого.

Аланка выразила желание еще раз переговорить с тем, кому суждено умереть. Охрану из казематов отозвали.

— Ури, будь осторожнее. Все готово, Мекелеса уже отправили на опушку, — после короткого приветствия сказала Аланка.

— Все будет хорошо, я уверен в этом.

— От этого я не перестаю меньше бояться. Я буду молиться за тебя.

Джуриусс положил свою руку на плечо Аланки, она ощутила теплоту и дрожь этой руки.

— Помолись покрепче, мне нужна будет твоя поддержка. У меня есть предчувствие, что все скоро кончится, и что мы будем счастливы.

Аланка дернула плечом и сбросила его руку.

— Никакого "мы" уже давно нет. Будешь счастлив ты, и буду счастлива я. Не важно все это. Все это фальшиво звучит. Это лишнее сейчас.

— Я не понимаю, почему ты так боишься? — перевел разговор Джуриусс — у нас есть цель, есть средства ее достижения, у нас есть наши жизни, надежды, боги. В конце концов, друзья и родные, мы не так уж и одиноки.

— Цель есть ты прав… Все так… Но цели мы можем и не достигнуть.

— Дорогу осилит идущий. Тебе пора.

Аланка поцеловала Джуриусса в щеку и задержалась, глядя ему в глаза. Время замерло, они не могли почему-то расстаться.

— Иди уже. Пора, — сорвался на крик Джуриусс.

Аланка подалась было вперед, чтобы обнять друга, бывшего любовником и ставшего братом, но только резко развернулась и вышла.

Джуриусс помотал головой, чтобы отбросить ненужные сейчас мысли, еще раз проговорил про себя весь порядок действий, немного походил по камере, когда вошли его охранники, связали руки и повели к лобному месту.

Джуриусс смотрел по сторонам, пока его вели. В неверном свете факелов он видел только лица людей. В глазах их он читал страх, на лицах жажду крови и любопытство вперемешку с первосортной злобой. Джуриусса то и дело передергивало не от холода, опустившегося вместе с ночью, а от тоскливого и жуткого однообразия лиц людских. В какой-то странной надежде Джуриусс стал искать в толпе детей, он скорее надеялся не найти их, но маленькие, отмеченные всевозможными уродствами, детишки стояли в первых рядах. В их маленьких мутных глазах Джуриусс читал муку, боль и любопытство, все тоже тупое любопытство, что и у взрослых.

"Стоило их проклясть, пожалуй", — думал Джуриусс, — "Стоило ли им жить тысячи лет, чтобы всего один понял, для чего он живет? Может и стоило. Они должны молиться о том, чтобы Аланка сняла с них проклятие, и они тут же умерли. В них нет смысла, никакого, жалкие существа".

Джуриусса крепко-накрепко привязали к столбу. Влад лично проверил, как привязали самозванца. Джуриусс еще раз мотнул головой, чтобы отогнать жестокие мысли и сконцентрировался на троне, куда уже сели Аланка и Сорокамос.

— Есть ли боги, которым ты хочешь помолиться? — спросила Аланка.

— Нет.

— Есть ли люди на этой земле, перед кем ты бы имел неоплаченные долги?

— Нет.

— Назови свое настоящее имя, покайся!

"Что она творит?" — изумлялся Сорокамос.

— Я — принц Лебедьградский, герцог Эолисский, Сорокамос.

Аланка все никак не решалась сказать последнее слово и бросала умоляющие взгляды на Влада.

— Ну же, — тихо сказал Сорокамос и сжал ее руку. Это придало Аланке решительности.

— Сжечь его, — почти шепотом сказала она, а затем прокричала, — Сжечь его!

Сорокамос ревниво отметил, нотки отчаяния и тоски в ее голосе. Он жадно смотрел, как подходят к костру с четырех сторон люди, бросают в костер факелы, и вспыхивает пламя. Тайком он поглядывал на Аланку и видел, как две слезинки скатились по ее щекам, как красные пятна проступили на них, как заблестели болезненно ее глаза. Сорокамос и сам себя не узнавал сейчас, он-то в отличие от Аланки не переживал, он испытывал сладкое чувство торжества, словно свершилась месть. Принц действительно терпеть не мог бывшего капитана "Грегорины", и причиной тому был короткий роман капитана с Аланкой. Никто, кроме принца, за этими отношениями не следил, и разобраться не пытался. А Сорокамос, от природы вовсе не злобливый и не завистливый, вдруг стал смертельно завидовать Джуриуссу и записал вдруг в свои кровные враги. Вникая в отношения капитана и Аланки, Сорокамос каждый раз приходил к неутешительным для себя выводам, а сейчас, пусть даже не настоящее, сожжение своего противника, доставляло герцогу немалое удовольствие. Впрочем, оно омрачалось поведением Аланки, которое Сорокамос истолковал по-своему.