Легенда о Красном Снеге

Сорокамос начал жонглировать, он подкинул все до единого и поймал все, кроме одного, полетевшего через его голову прямо в руки к Фелии. На шаре было ее изображение.

Сорокамос повторил номер, но теперь шар полетел Павлесу. Герцог завершил свой номер и снова бросил взгляд на балкон, где Аланки уже не было.

— Я прочитал как-то в древней книге, что на свете все идеальное круглой или шарообразной формы. Я так же знаю, что жизнь королей редко бывает, подобна идеалу, часто вам

придется расставаться, обменяйтесь шарами, чтобы, когда придет время расставаться, вы могли достать его и вспомнить милые черты друг друга.

— Слушай, деверь, — вышел из толпы отец Фелии, — я не смотрю, что ты герцог, жонглируешь ты сносно, но не лучше любого нашего пастуха. Померяемся-ка мы с тобой силами?

Сорокамос махнул рукой. С балконов Темрас стал наигрывать, что-то ненавязчивое.

— Померяемся, — сверкнул глазами Сорокамос, и бросил шурину четыре шарика.

— Ну и что ты мне дал? — игриво возмутился отец Фелии.

— Мало?

— А то.

Сорокамос бросил еще 2 шара, и ему вернулись оба же. Теперь жонглеров было два, и работали они вместе, кто-то даже подбрасывал им еще шары.

— А ну давай теперь, старик покажет, что он может, — собрав все шары, сказал отец Фелии, оказавшийся превосходным жонглером.

По окончании импровизированного представления отец Фелии и Сорокамос обнялись.

— Приятно знать, деверь, что и ты, как далеко бы от меня ни был, а хорошо знаешь, чем развлекаются у нас в деревне, — сказал тесть Павлеса.

Оркестр грянул мазурку. Кавалеры приглашали дам. Кто-то взлетал, чтобы танцевать воздушные танцы, умельцев танцевать на паркете было не много.

Сорокамос искал себе партнершу, взгляд его блуждал по залу, он видел и Павлеса с Фелией, и разных вельмож, но вдруг среди танцующих пар ему показалось, он увидел

Аланку. Она довольно умело выписывала фигуры вместе с Микаэлосом. Корн-принц был удивлен. Когда мазурку сменила полька, он подошел к Аланке, но вдруг узнал, что она

уже обещала польку Владыке. Сорокамос не повел и бровью, но в нем клокотала ярость, но он успокаивал себя: во-первых, Аланка вольна выбирать сама, а во-вторых, он может дать пищу для слухов придворным.

Аланка же сама была удивлена таким ходом событий. С начала бала Микаэлос не отставал от нее. Он пригласил ее на мазурку, Аланка долго отказывалась, рассудив, что это большая честь для нее, согласилась.

— Это большая честь для меня, пожалуй, даже слишком, — тихо проговорила она.

— Для вас? — рассмеялся Владыка.

— Да, конечно. Я простая горничная.

Микаэлос удивился.

— В этом доме все вверх ногами. Принц женится на крестьянке, горничная сидит напротив корн-принца, рядом с баронами и герцогинями, и позволяет себе пространные

замечания в их сторону.

— Вы о Занке, владыка? Она змея. Она ненавидит Фелию с детства. А мой род один из самых древних в стране, мы всегда заботились о господах, и мой барин позволяет мне

говорить все, что я думаю. Господин Павлес очень добр к нам.

— Мне кажется, сир Сорокамос прав. Это не всегда желательно.

Аланка рассмеялась.

— Нашли, кого слушать, сир.

— Вы не любите его?

— Я не привыкла обсуждать хозяев с незнакомыми господами, — холодно оборвала Аланка, поняв, что зашла слишком далеко.

Микаэлос улыбнулся. От улыбки его веяло умилением.

— Вы не простушка, какой кажетесь с самого начала.

Аланка кивнула головой, плотно сжав губы.

— Вам интересно будет знать мое мнение о корн-принце? — скорее утверждал, чем спрашивал Микаэлос.

— Я высказываю мысли только господину Павлесу, — упрямо проговорила Аланка, избегая взгляда Владыки.

— Мазурка кончается, а я не знаю, как просить у вас польки, — с неотразимым очарованием сказал он.

— Иногда меня достаточно попросить, — улыбнулась Аланка.

Мазурка кончилась, и Аланка заняла свое место у стены. Как ни хотелось ей танцевать с Сорокамосом, но нарушить данное владыке слово она не смогла.

— Из вашего корн-принца получится хороший наместник, — сказал Микаэлос, с начала польки.

— Неужели, — рассеяно проговорила Аланка.

— Он не обременен серьезными чувствами, а значит, разум его ясен и беспощаден. Он одинок и свободен.

— Одинок? — Аланка автоматически повторила это слово, глядя, как Сорокамос танцует польку с Занкой.

— А вот сир Павлес… Любовь обременяет. Человек, стоящий у горнила власти должен быть одинок. У нас на юге говорят так: "Власть — ревнивая девка, которая не терпит

других соперниц, ибо равной ей нет".

— Король от рожденья — всегда король! — эхом отозвалась Аланка.

Микаэлос причмокнул и замолчал.

— Вы — лукавая девушка! — сказал он через минуту, — вы не просто непростая девица, вы даже не с двойным. А с тройным дном.

— Ага, как чемодан, — ляпнула Аланка, забывшись, и тут же спохватилась, — прошу прощения, владыка, это бы неудачный каламбур.

Микаэлос смеялся от души.

— Человек, стоящий у власти должен быть холодным и расчетливым, как вы. А не как чемодан, — улыбнулся владыка.

Аланка резко остановилась.

— Нам это не стоит обсуждать, — она ушла, не окончив танца.