– Самолёт Габриэля Блэквуда вылетел в Тегеран? Выражение лица девушки дало ясно понять: я не дождусь ответа, пока не изъяснюсь убедительнее. Что могло быть убедительнее, чем способность ковыряться в мозгах? Смертные поддавались подобной манипуляции без особого труда, но…
Я так и не поняла, откуда она тут взялась: Сатет врезалась в меня на полной скорости и чуть не снесла. Я пошатнулась, но устояла и, обхватив её обеими руками, без лишних вопросов прижала к себе.
Детский крик поглотил шум переполненного аэропорта, и всё внутри меня перевернулось вверх дном. А потом я подняла голову и увидела Хапи. Такой же мокрый, как и я, он стоял посреди зала и безжизненно смотрел на меня и Сатет.
– Вивиан?.. – шёпотом спросила я, и он кивнул головой.
Вивиан сломала ногу? Вивиан смертельно ранена, но выкарабкается? Я прокручивала в голове всевозможные вопросы, на которые Хапи так быстро и безропотно дал положительный ответ.
Невидимый пистолет выпал из руки и с грохотом рухнул на пол, а единственная пуля выстрелила мне в висок.
– Позаботься о Сатет, – сказал Хапи, когда подошёл к нам. Его лицо не выражало эмоций. Бог, который всегда улыбался, померк. Бог. Человек. Была ли разница? – А мы позаботимся о ней.
– Кто? – Мои губы двигались сами собой. Мыслями я была далеко за пределами этого зала. Руки неосознанно стискивали Сатет. Я пыталась утешить её и в то же время искала в ней опору. Мир постепенно сужался. Я была слишком дезориентирована и могла не устоять на своих двоих. В горле застыла желчь.
Хапи сглотнул и сунул руку в карман штанов. Помятый мокрый листок бумаги троился в глазах. Я едва дышала, когда опустила взгляд и попыталась рассмотреть написанное.
– Они перепутали Мираксес и Вивиан, – прошептал Хапи. – На руке каждого на борту самолёта была метка Анубиса. Мы даже не успели взлететь.
– Перепутали?
– Мы выяснили это из их предсмертных разговоров. Им была нужна Мираксес. Показательный урок от Анубиса, но недостаточно жестокий, чтобы он покусился на Габриэля или Сатет. Они собирались сделать это после взлёта. Хотели оставить нас с трупом на борту до конца полёта, но, видимо, что-то пошло не так. Двум пилотам удалось сбежать до прибытия Габриэля. Остальные… – Он посмотрел на Сатет, навострившую уши. – Позаботься о ней. Хорошо?
– Хапи?
– Я нужен им.
Я кивнула и уткнулась носом в растрёпанную макушку Сатет. Хапи взглянул на нас в последний раз и, рассекая толпу широкими плечами, просто ушёл. Я долго смотрела ему вслед и не до конца осознавала происходящее, пока Сатет не сказала:
– Давай уйдём отсюда.
Я плелась позади, словно в бреду. Когда я поняла, что Александр Робинс мёртв, меня поглотила истерика и ярость, а сейчас… Переключатель не щёлкнул – он перегорел. Именно таким мне представлялся мир, в котором не было Вивиан: перегоревшим, лишённым чувств и эмоций. Такой я останусь навсегда после её смерти: пустой и потерянной.
Сатет выбрала отель в пригороде Лондона и продиктовала водителю адрес. Хапи промахнулся, наказывая мне заботиться о девочке: рассудительным и контролирующим ситуацию взрослым была она. Я никак не претендовала на эту роль.
Затаив дыхание, я сложила руки на коленях и просто смотрела вперёд, пока дворники размазывали бесконечный дождь по лобовому стеклу.
Вивиан умерла.
Холодные пальцы Сатет не без труда разжали мой кулак. Влажная, горячая ладонь накрыла мою, и только тогда я почувствовала, как сильно дрожала.
–
– Маат?
– Ты в порядке?
– Не знаю, а ты?
– И я.
–
Не уверена, что осознавала происходящее, когда мы выходили из машины, когда Сатет расплачивалась с водителем такси и за руку тащила меня в отель. Не уверена. Мысленно я была далеко от настоящего. Мысленно я наслаждалась смехом Вивиан и ворчала в ответ на очередную глупую шутку Дориана, за которую он всегда обязательно получал от сестры по шее.
Раздражённая требующей моего участия реальностью, я приказала девушке за стойкой администрации отдать мне ключ от номера и отстать с расспросами, являюсь ли я опекуном Сатет.
Сатет мужалась, держалась стойко, вымучивая натянутую улыбку. Я наблюдала за ней, пока мы поднимались в номер, а сама сгорала изнутри. Сильная, красивая, как её мама, и печальная, как её отец.