Странно, но пожар внутри, вызванный болью от потери Вивиан, растопил льдинку в моём сердце. Тяжесть, обычно сковывающая меня рядом с Сатет, разорванными оковами с грохотом упала на пол. Я часто заморгала, ощутив физическую потребность вновь заключить девочку в объятия.
Она долго молчала и смотрела в окно, когда мы зашли в номер отеля. Я стояла позади, изучая её хрупкие костлявые плечи, выглядывающие из-под мокрого вязаного свитера.
– Папа убьёт их.
– Только это не вернёт нам Вивиан.
– Я любила её. Я так сильно её любила. – Она затряслась и зажала пальцами нос, пытаясь сдержать рвущийся наружу плачь, но этот жест только сделал хуже. Звук получился таким жутким, что у меня свело желудок. – У папы всегда была куча дел. Я не обижаюсь, не подумай. Просто Вивиан… она…
– Заменила тебе маму?
Сатет резко развернулась, пригвоздив меня к месту взглядом, в котором таились ответы на множество вопросов, роящихся в моей голове.
– Скорее старшую сестру, – прошептала девочка. – Не маму.
– Ты помнишь её? Свою маму?
На секунду губы Сатет изогнулись в печально-тёплой улыбке. Всхлипнув, она обхватила себя руками и сделала маленький шаг мне навстречу. Я тоже улыбнулась.
– Когда я была маленькой… Ещё меньше, чем сейчас, – уточнила Сатет и грустно рассмеялась, – ты показывала её мне в своих воспоминаниях. Рассказывала о том, что её душа будет вечно жить в Источнике, а когда придёт время, вернётся к нам.
Мне было нечего ответить. Даже если так, Вивиан не была божеством. Она умерла навсегда, но её голос и тепло будут жить в моём сердце до самого конца.
– Когда ты и папа вернулись спустя столько лет… – продолжила Сатет, и из её голоса исчезла детская наивность. Я слышала молодую девушку, возможно, понимающую эту жизнь больше, чем я. – Я злилась на тебя. Анукет сказала, что это ты заперла врата и разделила нас.
– Лишила тебя папы.
– Не только. Я лишилась Дориана и Вивиан. Похоронила их в своей душе, не надеясь, что нам удастся встретиться. Но ещё, – Сатет сделала последний шаг и крепко меня обняла, – я лишилась тебя, ма… Маат.
–
–
–
–
–
–
Подруга. Жена. Мама…
Предательница. Лгунья. Убийца.
– По тебе я тоже скучала, – прижимаясь щекой к моей груди, пробормотала Сатет.
Я сглотнула и на мгновение, пока тепло её голоса и смысл слов не дошли до самого сердца, потеряла сознание. Моё тело помнило её: её голос, её взгляд, эти папины ямочки. Я зажмурила глаза в попытке сдержать слёзы.
Мы простояли так несколько часов. Баюкая друг друга, каждая думала о своём. Молчание казалось громче и важнее слов. Сатет начала зевать, и, не раздеваясь и не разъединяя объятий, мы легли на застеленную кровать.
Сердце трепыхалось в груди, будто пыталось проделать дыру в грудной клетке и вырваться к девочке. Дыхание Сатет выровнялось, когда я, подражая Мираксес, стала гладить её по волосам.
– Я буду вечно помнить её, – тихо прошептала она, краем свитера утерев сопли, тянущиеся от маленького носика к подушке, – я буду вечно любить Вивиан.
– Я тоже.
– Она знает, что тебе жаль.
– В смысле? – Я отлипла от окна, за которым барабанил дождь, и уставилась на Сатет.
– Иногда мы болтали… по душам. – В голос Сатет вернулась лёгкая детская беспечность. И как бы странно это ни звучало, мне нравилось разговаривать с ребёнком, а не видеть взрослую, надломленную душу в теле тринадцатилетней – или около того – девочки. – Я злилась на тебя, а она говорила, что ты хорошая, просто совершила много ошибок. Я спросила, обижала ли ты её, а Вивиан ответила: «Бывало. Но мы меняемся. Свершаем поступки. Враги становятся семьёй – или наоборот. Можно бесконечно оглядываться на прошлое, а можно отпустить его и принять настоящее».