Легенда о Маат

– Не знаю, – сливаясь с шумом дождя, ответила я и всхлипнула. – Я не знаю, что натворила, Габриэль… Я лишь знаю, что убила Вивиан. И я погублю вас всех, если…

Он вдруг замер. Скулы и линия подбородка дёрнулись, словно от удара по лицу. С полным непониманием Габриэль уставился на меня как на редкую разновидность дерьма.

– Если что? Если не уйдёшь? Ты это хотела сказать? Снова сбежать?

Вопреки опасениям или же надеждам, пальцы Габриэля не расслабились, чтобы дать мне уйти. Он притянул меня к себе резким, сильным рывком. Я впечаталась носом в его твёрдую, мокрую грудь и перестала плакать. Не хотела больше тратить время на слёзы. Если у нас его чертовски мало, я бы предпочла наслаждаться теплом и близостью Габриэля как можно дольше.

– Анубису нужна я. Начнётся война… – Я начала икать, как последняя безмозглая дура, какой и являлась.

– Да срать на тебя хотел Анубис! – закричал Габриэль. – Ты лишь удобный инструмент, а не цель. Была инструментом.

– Была?

Он вдруг наклонился и уткнулся лбом в мой.

– Теперь ты моя и не станешь ни жертвой, ни инструментом. Я разберусь со всем, но я не потеряю тебя. Только не тебя и только не снова.

– Габриэль… – Я запрокинула голову, но он не дал договорить.

Поддавшись порыву, он обхватил мой подбородок широкой ладонью и наклонился. Я вздрогнула, когда его губы коснулись моих. Мягко. С опаской.

– Я не хочу, чтобы ты пожалел…

– Это, – его большой палец растёр слёзы и дождь по моей щеке, – сожаление. Я жалею, что мы потеряли столько времени.

Я дрожала по многим причинам: на балконе было холодно, и ступни превратились в ледышки. Но основной причиной был он. Когда его губы вновь накрыли мои, я ожидала почувствовать привкус своих слёз, но захлебнулась в необузданном пламени его страсти. Не успела опомниться, как оказалась прижатой к ограде.

– А это, Маат, – безумный взгляд обжёг меня, когда он отстранился, чтобы произнести эти слова, – это любовь.

И я поверила ему. Поверила каждому слову и сильным рукам, жадно вжимающим моё тело в его. Поверила его страсти, боли, желанию. Я пала, и в мире больше не существовало никого, кроме нас. Не было сторон или выбора, потому что для меня существовал только тот берег реки, на котором стояли Габриэль и Сатет.

Моя семья.

Я отправила Мираксес письмо на старый рабочий адрес Чарли Робинса. Мы не прощались, но я хотела, чтобы она знала, что я не обижалась, понимала её выбор и бесконечно любила её. Я хотела, чтобы она знала, что Вивиан умерла, потому что Вивиан заслуживала скорби, а Мираксес – правды, пускай и не полной: я предусмотрительно умолчала о том, что люди Анубиса приходили за ней, но попросила быть осторожной, как никогда.

Мы похоронили Вивиан в Дерби на кладбище недалеко от дома, в котором она мечтала жить, завести семью и ходить в гости к брату, на дух не переносящему здешний климат. Дориан не сдерживал ни боль, ни злость. Я хотела остаться с ним, но Габриэль попросил увести Сатет, когда Дориан упал на мокрую землю возле свежей могилы и закричал.

Они провели на кладбище ещё несколько часов, а потом мы сели в самолёт, и некоторые из нас больше так никогда и не вернулись в Англию.

Полёт прошёл в абсолютной тишине. Тегеран встретил нас сухими, сильными порывами ветра. Мне пришлось переодеться в закрытое платье и спрятать волосы под платок. Успех кампании Гора в Европе пал перед верой людей, проживающих на здешних землях.

Раньше нам всегда приходилось брать две машины. Я не смогла сдержать слёз, когда на этот раз мы уместились в одну – после того как Дориан отказался ехать со всеми и мысленно сообщил Габриэлю, что доберётся до отеля пешком.

Сатет уснула в самолёте, и, укутав в свой пиджак, Габриэль не стал её будить. Она спала у него на руках, пока мы молча неслись по раскалённым от жары улицам Тегерана. Я не всматривалась в прохожих, в достопримечательности и не размышляла о местной архитектуре. Жизнь стремительно проносилась за окном, но мы больше не участвовали в ней. Вся суть моего существования свелась к мести и жажде узнать правду, а потом… Каким бы ни был результат, часть меня всё чаще задумывалась о смерти. О том, что по другую сторону жизни не пугающее забвение, а свобода, избавление.

Мы добрались до отеля на оживлённой центральной улице после заката. Габриэль держал Сатет на руках, пока Хапи вытаскивал наши вещи. Вся моя жизнь умещалась в одном чемодане. Аника Ришар внутри меня уже даже не помнила, что это такое – иметь дом.

Одна нога Сатет забавно повисла, и туфля, съехав, шлёпнулась в лужу. Судя по температуре и сухости воздуха, вряд ли лужа была дождевой.

Габриэль устал. Его лицо осунулось и вспотело. Волосы прилипли ко лбу, рубашка на спине взмокла. Он раздражённо пыхтел, пока толпы людей, задевая его плечами, проходили мимо.

– Я могу переночевать в номере с Сатет, – на стойке регистрации предложил Хапи.

Брови Габриэля съехались к переносице, образовав глубокую морщинку. Он бросил на меня короткий взгляд, и я увидела блеснувшее в его глазах сомнение.

– Она устала и будет спать до самого утра, – настаивал Хапи. – Вам нужно побыть вдвоём. Тебе нужно отдохнуть.