Легенда о Сан-Микеле

Я с большим удовольствием показывал моему другу будущее великолепие Сан-Микеле, иногда для пущей ясности прибегая к помощи плана на садовой ограде, что, по его словам, было совершенно необходимо. Он не уставал восхищаться, а когда, поднявшись к часовне, увидел у своих ног весь чудесный остров, то сказал, что это, несомненно, самый прекрасный вид на свете. Затем я показал ему место, где намеревался поставить большого египетского сфинкса из красного гранита, и он посмотрел на меня с некоторым беспокойством, а когда я объяснил, где именно гора будет взорвана, чтобы можно было построить греческий театр, он заявил, что у него немного кружится голова, и попросил отвести его на виллу и дать стакан вина – он хочет поговорить со мной спокойно.

Оглядев беленые стены комнаты, он осведомился, это ли моя вилла, а я ответил, что нигде мне не было так удобно жить, как здесь. Я поставил бутылку вина дона Дионизио на дощатый стол, предложил другу свой стул, а сам уселся на кровать, приготовившись выслушать то, что он намеревался сказать. Друг спросил, не слишком ли много времени в последние годы я проводил в Сальпетриер среди не вполне нормальных неуравновешенных людей, а нередко и просто душевнобольных.

Я ответил, что он недалек от истины, но что с Сальпетриер я покончил навсегда.

Он был очень рад это слышать – по его мнению, мне давно следовало переменить специальность. Он искренне меня любит и, собственно говоря, приехал для того, чтобы постараться убедить меня немедленно вернуться в Париж, а не прозябать попусту среди крестьян в Анакапри. Однако теперь, повидавшись со мной, он убедился, что был неправ: мне необходим полный отдых.

Я сказал, что рад тому, что он одобрил мое решение: я действительно не мог больше выдерживать постоянного напряжения, я переутомился.

– Что-нибудь с головой? – участливо спросил он.

Я сказал, что советовать мне вернуться в Париж – бесполезно. Я решил провести остаток дней в Анакапри.

– Неужели ты хочешь сказать, что намерен провести всю жизнь в этой жалкой деревушке в полном одиночестве, среди крестьян, не умеющих ни читать, ни писать? Ты – с твоим образованием! С кем же ты будешь общаться?

– С самим собой, с собаками и, может быть, с обезьяной.

– Ты всегда утверждал, что не можешь жить без музыки. Кто будет тебе играть и петь?

– Птицы в саду, море вокруг острова. Прислушайся! Слышишь это чудесное меццо-сопрано? Это поет золотая иволга. Не правда ли, голос у нее лучше, чем у нашей знаменитой соотечественницы Кристины Нильсон и даже чем у самой Патти? А торжественное анданте волн – разве оно не прекраснее, чем медленный ритм Девятой симфонии Бетховена?

Мой друг резко переменил тему и спросил, кто мой архитектор и в каком стиле будет построен дом.

Я ответил, что архитектора у меня нет и я еще не знаю, в каком стиле будет построен дом – все это решится само собой по ходу работы. Он опять бросил на меня встревоженный взгляд и выразил радость по поводу того, что я покинул Париж богатым человеком – для постройки такой великолепной виллы, несомненно, нужно большое состояние.

Я выдвинул ящик дощатого стола и показал пачку банкнот, спрятанную в чулке. Это всё, сказал я, что у меня осталось после двенадцати лет тяжелой работы в Париже – тысяч пятнадцать франков, может быть, немного больше, может, немного меньше, но последнее будет вернее.

– Неисправимый мечтатель, прислушайся к голосу друга! – воскликнул шведский посланник и, постучав себя пальцем по лбу, продолжал: – Ты мыслишь немногим логичнее своих бывших пациентов в Сальпетриер – по-видимому, это заразно! Попытайся хоть раз увидеть вещи такими, какими они есть в действительности, а не такими, какими ты себе их представляешь в мечтах. Через месяц твой чулок опустеет, а я пока не видел ни единой комнаты, пригодной для жилья. Я видел только недостроенные лоджии, террасы, галереи и аркады. Как ты думаешь построить свой дом?

– Вот этими руками.

– Ну а построив дом, что ты будешь есть?

– Макароны.

– Постройка твоего Сан-Микеле таким, каким ты его себе воображаешь, обойдется в полмиллиона, не меньше. Откуда ты возьмешь деньги?

Я был ошеломлен. Мне ничего подобного и в голову не приходило, это была совершенно новая точка зрения.

– Что же мне в таком случае делать? – спросил я, растерянно глядя на друга.