– Что с тобой, Лео? – спросила графиня. – Берегись, дружок, не то доктор тебя загипнотизирует. Он работал с Шарко в Сальпетриер и одним взглядом может заставить любого сделать то, что он захочет. Почему бы вам не заставить Лео поговорить с вами по-шведски?
– Ни за что. Ни один язык так не мил моему слуху, как его молчание. Я не гипнотизер, я только очень люблю животных, а они это сразу чувствуют и платят мне тем же.
– Наверное, вы просто решили зачаровать белку, которая сидит на ветке над вашей головой, – сказала баронесса. – Вы все время на нее смотрите, не обращая на нас никакого внимания. Заставьте ее слезть с дерева и сесть к вам на колени рядом с Лео.
– Если вы дадите мне орех и уйдете, я думаю, что сумею заставить ее спуститься и взять орех из моих рук.
– Вы очень любезны, господин швед, – воскликнула, смеясь, графиня. – Пойдемте, милая Анна, он хочет, чтобы мы все ушли и оставили его наедине с белкой.
– Не смейтесь надо мной! Я вовсе не хочу, чтобы вы уходили. Я так рад вас снова видеть!
– Вы очень галантны, господин доктор. Это первый комплимент, который я от вас слышу. А я люблю комплименты.
– Здесь я не врач, а ваш гость.
– А разве врач не имеет право говорить комплименты?
– Нет, как бы ему ни хотелось этого. Нет, если пациентка похожа на вас, а он сам вдвое моложе вашего отца.
– Ну, я могу сказать только, что вы ни на йоту не поддались искушению, если оно у вас и было. И обходились со мной свирепо. При первой встрече вы были так грубы, что я чуть не убежала, помните? Анна, знаете, что он сказал? Он строго посмотрел на меня и сказал с самым невероятным шведским акцентом: «Госпожа графиня, вы больше нуждаетесь в дисциплине, чем в лекарствах». Дисциплина! Разве так должен разговаривать шведский врач с молодой дамой, которая в первый раз обратилась к нему за советом!
– Я не шведский врач. Я получил диплом в Париже.
– Я обращалась ко многим парижским врачам, и ни один из них не осмеливался говорить со мной о дисциплине.
– Вот потому-то вы и обращались ко многим докторам.
– А знаете, что он сказал моей свекрови? – продолжала баронесса. – Он сказал сердитым голосом, что если она не будет его слушаться, он уйдет и не вернется, даже если она заболеет колитом. Я сама слышала из гостиной и когда вбежала в комнату, то подумала, что маркизу хватит удар. Вы знаете, что я рекомендую вас всем друзьям, но не обижайтесь, если я скажу, что вы слишком неотесанны для нашего латинского характера. Я не раз слышала от ваших пациентов, что вы с ними грубы. Мы не привыкли, чтобы с нами обращались как со школьницами.
– Но почему же вы не попробуете быть немного любезнее? – со смехом сказала графиня, которой страшно нравился этот шутливый разговор.
– Я попробую.
– Расскажите нам что-нибудь, – попросила баронесса, когда после ужина мы перешли в гостиную. – Вы, врачи, видите столько необычных людей и оказываетесь свидетелями стольких удивительных обстоятельств. Вы знаете жизнь лучше, чем кто бы то ни было. И вы, доктор, наверное, могли бы рассказать нам очень много, если бы только захотели.
– Может быть вы и правы, но нам не полагается рассказывать о наших пациентах, а что до жизни, то, боюсь, я слишком молод, чтобы знать о ней много.
– Но расскажите, по крайней мере, то, что знаете, – настаивала баронесса.
– Я знаю, что жизнь прекрасна, но знаю также, что мы часто портим ее и превращаем в фарс или в душераздирающую трагедию, или в то и в другое вместе, так что в конце концов неизвестно, что надо делать – плакать или смеяться. Плакать легче, но смеяться много лучше – только не очень громко!
– Расскажите нам что-нибудь о зверях, – попросила графиня, чтобы помочь мне. – Говорят, на вашей родине много медведей, так расскажите о них.
Далеко на севере, в старом помещичьем доме на опушке леса, жила некая дама. У нее был ручной медведь, которого она очень любила. Его нашли в лесу полумертвым от голода, когда он был еще медвежонком, таким маленьким и беспомощным, что помещица и ее старая кухарка кормили его из бутылочки. С тех пор прошло несколько лет, и медведь стал таким большим и сильным, что мог бы, если бы захотел, одним ударом убить корову и унести ее, ухватив двумя лапами. Но такого желания у него никогда не появлялось: это был очень милый медведь, которому и в голову не приходило причинить кому-либо вред – человеку или животному.
Обычно он сидел перед своей будкой и приветливо поглядывал маленькими умными глазками на пасущийся вблизи скот. Три лохматые горные лошадки хорошо знали его и ничуть не пугались, когда он заходил в конюшню вместе с хозяйкой. Дети катались верхом на его спине и не раз засыпали в будке между его лапами. Три лайки очень любили играть с ним: они дергали его за уши или за короткий хвост и всячески изводили, но он совсем не обижался. Он никогда в жизни не пробовал мяса и ел ту же пищу, что и собаки, – часто даже из одной миски: хлеб, овсянку, картофель, капусту и репу. У него был прекрасный аппетит, его приятельница-кухарка следила, чтобы он всегда был сыт.