Легенда о Сан-Микеле

Аптека Сан-Дженнаро также была моим любимым прибежищем, когда я не мог оставаться один. Она была открыта днем и ночью. Дон Бартоло был всегда на ногах и без отдыха составлял разнообразные микстуры и чудотворные снадобья из порошков, хранившихся в фаянсовых банках XVII века с латинскими названиями, большинство которых было мне неизвестно. На низком шкафчике красовались две-три большие стеклянные колбы с заспиртованными змеями и человеческим эмбрионом. Перед изображением святого Дженнаро, покровителя Неаполя, горела лампада, а с потолка среди паутины свисала набальзамированная двухголовая кошка. Специальным средством аптеки была знаменитая противохолерная микстура дона Бартоло. На одной стороне бутыли был изображен святой Дженнаро, на другой – череп с надписью «Смерть холере!». Рецепт был семейным секретом, передававшимся от отца к сыну со времени эпидемии 1834 года, когда это средство, при содействии святого Дженнаро, разумеется, спасло город. Другое специальное средство хранилось в таинственной бутыли с этикеткой в виде сердца, пронзенного стрелой амура. Это был любовный напиток, тоже семейный секрет, пользовавшийся, как я слышал, большим спросом.

Клиентами дона Бартоло были главным образом обитатели соседних монастырей. У прилавка всегда сидели священники и монахи, оживленно обсуждали события дня и новые чудеса того или иного святого, а также сравнивали чудотворную силу мадонн: la Madonna del Carmine, la Madonna dell’Aiuto, la Madonna della Buona Morte, la Madonna del Colera, l’Addolorata, la Madonna Egiziaca. Бог упоминался очень редко, а Сын Божий – никогда. Однажды я отважился сказать старому монаху, с которым был особенно дружен, что меня удивляет, почему в их спорах не слышно имени Христа. Старичок охотно сообщил мне, что, по его мнению, не будь Христос сыном Мадонны, его и вовсе не почитали бы. Насколько ему было известно, Христос никогда никого не спасал от холеры. Его мать все глаза из-за него выплакала, а как он ей отплатил? «Женщина, – сказал он ей, – что мне до тебя?»

– Вот почему он так плохо кончил!

С приближением субботы имена святых и мадонн упоминались в разговорах всё реже. Вечером в пятницу посетители аптеки, отчаянно жестикулируя, обсуждали завтрашнюю лотерею.

– Тридцать четыре, шестьдесят девять, сорок три, семнадцать! – звучало со всех сторон.

Дону Антонио приснилось, что его тетушка вдруг скончалась и оставила ему пять тысяч лир. Внезапная смерть – 49; деньги – 70. Дон Онорато советовался с горбуном на виа Форчелла и твердо знал свои счастливые номера – 9, 39, 20. Кошка дона Бартоло родила ночью семерых котят – номера 7, 16, 64. Дон Дионизио только что прочел в газете, что разбойник пырнул ножом цирюльника. Цирюльник – 21, нож – 41. Дон Паскуале узнал счастливый номер от кладбищенского сторожа, которому назвал его голос из могилы, – 48.

В аптеке Сан-Дженнаро я познакомился с доктором Виллари. Дон Бартоло рассказал мне, что он приехал в Неаполь два года назад и был помощником старого доктора Риспу, известного врача, услугами которого пользовались все монастыри этой части города. После смерти патрона молодой помощник унаследовал его практику.

Мне были приятны наши встречи, так как я сразу почувствовал к доктору большое расположение. Он был удивительно красив, любезен, сдержан и совсем не похож на неаполитанца – родом он был из Абруцци. От него я впервые услышал о монастыре Сепольте-Виве – заживо погребенных, – старом и мрачном здании на углу улицы, тихом и угрюмом, как могила, с маленькими готическими окнами и тяжелыми чугунными воротами.

Правда ли, что монахинь вносят в эти ворота в гробу и саване и до смерти они уже не переступают порога монастыря?

Да, совершенно верно, монахиням запрещено всякое общение с внешним миром. Когда его вызывают туда, что случается очень редко, впереди него по коридору идет старая монахиня и звонит в колокольчик, чтобы сестры успели затвориться в кельях.

А правда ли то, что я слышал от их духовника падре Ансельмо: будто в монастырском саду есть много античных произведений искусства?

Да, он видел там много мраморных обломков и слышал, что монастырь стоит на развалинах греческого храма.

Казалось, моему коллеге нравилось беседовать со мной. Он объяснил, что в Неаполе у него нет друзей: как все его земляки, он ненавидел и презирал неаполитанцев. Теперь же все то, чему он стал свидетелем после начала эпидемии, еще усилило его отвращение к ним. Наверное, Бог покарал их погрязший в пороках город. Содом и Гоморра не шли ни в какое сравнение с Неаполем. Разве я не видел, что происходит в кварталах бедноты, на улицах, в зараженных домах и даже в церквах, пока неаполитанцы молятся одному святому и проклинают другого? Лихорадка похоти охватила город – безнравственность и разврат даже перед лицом смерти! Ни одна приличная женщина не решается выходить из дому, чтобы не подвергнуться нападению.