Легенда о Вавилоне

Прототипом главного героя был, по-видимому, сын последнего вавилонского царя Набонида — Бел-шарру-уцур. Стоит отметить здесь очень неплохое знание автором истории. Если не рассматривать Книгу Даниила как документальное произведение, то очевидно, что писатель прекрасно оперировал историческими реалиями и аккуратно ткал из них нужное ему полотно. Обычно комментаторы единогласно признают обратное, указывая на заключительную фразу главы: «Дарий Мидянин принял царство, будучи шестидесяти двух лет» (Дан. 5:31)[610]. Дарий был перс, и на престол он вступил намного позже взявшего Вавилон Кира, и был великий царь в этот момент достаточно молод. К тому же на протяжении всей главы Валтасар именуется сыном Навуходоносора. Однако если сравнить вольности автора Книги Даниила с тем, что делали с исторической реальностью прочие, причем талантливые сочинители belles lettres (а здесь нашему взору предстает именно философско-художественное, а не историческое произведение), то все погрешности окажутся не столь уж серьезными. Более того, им довольно просто найти объяснение.

Например, даже греческие авторы (например Геродот) иногда называли персов мидянами, хотя очень четко представляли, что это — два разных народа и при необходимости их легко различали. Кроме того, в 5-й главе налицо двуслойность — совмещение рассказов о богоданной мудрости Даниила и о падении Вавилона. В исходном тексте речь могла идти о гибели последнего представителя семьи Навуходоносора, которого действительно сменил очень немолодой Набонид[611]. Явно, что в прототекст, содержание которого вряд ли возможно установить, были вставлены указания о преступлении Валтасара, использовавшего для винопития «золотые сосуды, которые взяты были из святилища Дома Божия в Иерусалиме», рассказ царицы Валтасару о мудром Данииле (получается, что царь не знал о верном министре своего отца) и вторая развязка, сделавшая двойной финал притчи не очень логичным: царь дает Даниилу награду за разгадку страшной надписи — ив эту же ночь погибает. «В ту ночь, как теплилась заря, // Рабы зарезали царя»[612]. По-видимому, две старинные новеллы были с некоторым трудом сведены в одну, к тому же с добавлением темы наказания богохульного монарха, близкой иудеям маккавейского времени[613].

Напомним, что восстававшие против персов последние вавилонские цари непременно именовали себя Навуходоносорами (потомками того, великого?), что конец их был печален и что последнего из них победил Дарий. В итоге окажется, что в притче не так уж мало историзма. Убили почти всех последних вавилонских царей, подобно библейскому Валтасару? Убили. Вавилон персы взяли? Взяли. Был у персов царь Дарий? А как же. Другое дело, что значение этого историзма не так велико — он служит лишь фоном знаменитой легенды. Гораздо важнее, что результатом художественного синтеза осуществленного замечательным писателем (с нашей точки зрения, именно тем человеком, которого стоит назвать автором Книги Даниила[614]), явилось несколько бессмертных образов.

Первый из них — пир обреченных. Не нужно путать «пир Валтасара» с «пиром во время чумы» — гибель действующих лиц последнего вовсе не обязательна. А вот участники финальной вавилонской попойки обречены и осознают это в тот момент, когда из мрака возникает чертящая светящиеся буквы рука. Именно предпоследнее мгновение ее работы — за миг до того, как будет закончен вертикальный штрих, неотразимым ударом завершающий букву «нун софит»[615], как станет очевидно, что вряд ли случайно появление и молчаливое исчезновение неведомой руки, и запечатлел Рембрандт[616]. В суматохе летят на пол пиршественные чаши, на лицах царедворцев царит ужас. Страх перед возмездием — они пока не знают, но уже чувствуют — неотвратимым. Еще одно, последнее, движение карающей длани Господней — и собутыльники Валтасара останутся наедине с Божественным приговором. Видно, что им известны свои преступления, и известны хорошо. Именно в смысле провозглашения решения Божьего Суда в момент наивысшего разгула нечестивых этот образ используется и поныне. А эпизодов мировой истории, подходящих под данное определение, оказалось более чем достаточно.