Легенда о заячьем паприкаше

Дело в том, что тракт делал здесь крутой поворот и окаймлен был тесным рядом разросшихся тополей. Но не на всем протяжении, а лишь там, где пересекал графские земли. Если ж смотреть вдоль тракта, тополя эти полностью закрывали вид.

По тракту в сторону деревни катилась коляска. Была она уже в ближнем конце тополевой аллеи. Ее и заметили взлетевшие со столбов вороны.

Вот коляска выехала на открытый, только одними столбами окаймленный участок тракта.

Ехала коляска медленно-медленно. Почти как похоронная карета. У кучера даже руки в толстых шерстяных рукавицах свело, так он натягивал вожжи, удерживая в степенном шаге двух застоявшихся, горячих лошадок.

Издали даже могло показаться, что лошади, будто в турецкой сказке, пляшут в воздухе. Красавицы грызли от нетерпения удила, и белая пена, смешавшись с кровью, уже выступала в углах их ртов.

Должно быть, ветер, несущий с Заячьего поля запахи пороха, крови и грохот стрельбы, больше обычного будоражил и без того неспокойных лошадей. Случалось, легкая коляска, то устремляясь вперед, то тормозя, вставала вдруг поперек дороги и ехала наискосок, как старая борона в борозде.

Почему же коляска тащилась по тракту с такими муками? Причина была в том, что в коляске сидела молодая графиня. У графини были больные нервы. Невероятно сложные невротические боли терзали бедняжку контессу. Ее мучили какие-то вегетативные невралгии, местные параличи и тики в самых разных частях ее тонкого организма. Ей не давали покоя секреторные нарушения. Ну и, конечно, она страдала такими запутанными душевными комплексами, в которых сам черт ногу сломит.

Одним из необъяснимых ее капризов было и то, что сейчас, в разгар зимы, молодая графиня захотела уехать в деревню, в тишину глухой усадьбы. И совершала тут такие вот прогулки в коляске. Прогулки эти она желала совершать исключительно в одиночку, даже без компаньонки, забившись в угол коляски. В ее распоряжении был большой, закрытый, комфортабельный лимузин, а кроме него — маленький спортивный автомобиль, быстрый как дьявол! Были у нее и романтические сани с колокольчиком. Но какое это имело значение, если все эти средства передвижения надоели ей, опротивели и она хотела кататься только в этой нелепой, напоминающей о старых добрых временах коляске! В конце концов, коли есть у тебя такая возможность, разве это зазорно?…

Итак, коляска с графиней вынырнула из тополевой аллей на открытый участок тракта.

* * *

Паприкаш же замер на поле, перед самым трактом, остановленный неведомой какой-то опасностью, о которой сигналили ему вороны.

И вот оказалось, что глупые вороны испугались коляски. Экипажи, телеги Паприкаш видел на тракте не раз — и издали, и вблизи. Никогда они зайцу ничем не грозили.

Так что прикинул Паприкаш расстояние до приближающейся коляски, ширину дороги, разделил все это на свою скорость и — фьюить! — перескочил на другую сторону.

О, коляска была еще далеко, а Паприкаш давно уже скакал дальше по целине.

Лишь кучер оборотился назад и сказал графине доверительно и фамильярно, как говаривали с господами слуги в старые добрые времена:

— Ах ты леший! Не к добру это, барыня! Заяц дорогу перебежал!.. У нас, мужиков, стало быть, чтобы несчастья не вышло, надо сделать так: сплюнуть влево, сплюнуть вправо и сказать: «Чесночок душной! Пошел, зайчик, домой!» И тогда всю порчу как рукой снимет.

Кучера, этого темного мужика, сама графиня к такому обращению приучила, чтобы он, значит, по-простецки с ней разговаривал. Очень ее забавляли дремучие рассуждения такого примитивного существа, как этот кучер.

Вот и сейчас графиня снисходительно улыбнулась и сделала вид, что приняла этот эпизод с зайцем близко к сердцу. А кучеру ответила: «Да-да, я тоже слышала что-то про такую примету. Но вы все же поезжайте дальше, Михай!»

Ну, кучер-то в самом деле охотно бы сплюнул вправо и влево, чтобы несчастье предотвратить. Да как-то постеснялся плеваться перед графиней… И теперь у него до самой смерти никто уже не выбьет из головы, что все то, что произошло немного спустя, произошло не почему-нибудь, а из-за проклятого зайца.

* * *

Потому что по следу Паприкаша мчался, гавкая, роя снег, желтый легавый пес. И как раз в той точке, где он должен был пересечь тракт, оказалась коляска.

Что тут зря говорить: уважающая себя охотничья собака, да еще во время гона, плевать хотела на какую-то там господскую коляску. Она только и сделала небольшой вираж на бегу, чтобы на лошадей не налететь. Причем пересечь дорогу ей, конечно, требовалось обязательно перед ними. И ей вполне это удалось! То есть…

Пес пролетел буквально на волосок перед мордами благородных, нервно бьющих копытами лошадей.

Те фыркнули, вздернули гордые головы, украшенные султанами. И этим, пожалуй, инцидент был бы исчерпан.

Если б не чертов тот поводок, что метался и бился по сторонам и, когда пес миновал уже пристяжную — хлоп! — ударил ей по передней ноге и даже на нее намотался. Только на каких-то пол мига. Тут же и размотался.

Но этого было достаточно, чтобы все пошло кувырком!