Даниэль, который уловил в голосе друга злые нотки, разжал ладони, и Фрэд со всего маха приложился головой о кровать.
- Уже идем, Ваше Величество.
- Считайте, что мы уже там, Государь, - сказал писарь, потирая ушибленное место.
- То-то же! Пойдем, Тристан, займем места у окошка.
Прохор похлопал сопровождающего по плечу, и они покинули комнату.
Трактирщик сервировал стол так, что Тристан поначалу даже не хотел садиться: белая скатерть, дорогущая фарфоровая посуда, серебряные приборы. Такое он видел впервые, привык к глиняной миске, а тут…
Посетителей пока не было, но на всякий случай, чтобы никакой пьяный забулдыга не смог испортить трапезу Короля, Маркус повесил на дверь табличку «Закрыто, и даже не стучите!», а чтобы дорогие гости не сидели впотьмах, зажег все масляные лампы, какие только были.
- Садись, - сказал Тристану Прохор, устраиваясь у окна, - что замер?
Тот пожал плечами и стянул шляпу.
- Да как-то неуютно, все так торжественно…
Король махнул рукой.
- Перестарался трактирщик. Я сам не люблю все такое, - Он указал на стол. – Но делать нечего, к тому же есть по-любому надо. Так что падай на лавку и наворачивай за обе щеки. Я именно так и поступлю. На голодный желудок плохо думаю, а этого занятия сегодня предстоит выше крыши. Кстати, что там с кузнецами?
Тристан вытянулся в струну.
- Все опрошены и проверены на предмет ранений. У всех есть свидетели, что они находились дома и все такое. На всех изделиях стоят клейма. И что характерно, все утверждают, что серп изготовлен не очень хорошо, и, судя по рже на железе, очень давно.
- Ясно, - вздохнул Прохор, сел на лавку и подвинулся к окну.
Раздался топот, и по лестнице в зал сбежали писарь с мастером. Они сели за стол, заложили салфетки и принялись накладывать себе еду.
- Прямо как дома! – растянулся в улыбке Фрэд, снимая крышку со сковороды.
Яичница исторгала такой аромат, что бумагомаратель едва не потерял сознание. Он взял нож и ловким движением поделил болтанку на четыре части и разложил по тарелкам. Тем временем Даниэль разлил из серебряного кувшина по кубкам молоко, а Прохор разломал хлеб, что лежал на сверкающем блюде.
- Итак, други мои, кушайте, не обляпайтесь!
Мастер набил полной рот.
- Муфыки не фафаеф, - и отхлебнул молока.
- И бузы хорошей, - поддакнул Прохор и посмотрел на Тристана, который от удивления подавился и закашлялся. – А ты что думал? Что король только на троне сидит и указы подписывает?
Тот утер рот рукавом.
- Честно говоря, да.
В разговор ступил писарь.
- Не слушай его. Это он раньше, когда шутом был, мог с голым задом по столам прыгать, а сейчас все, кончились те времена. Негоже Правителю кулаками махать. Так что сидит и подписывает. Будь моя воля, я бы его из дворца не выпускал.
- Почему, - спросил Тристан, - поедая болтанку с беконом.
- А потому что много желающих его на тот свет отправить.
Изобретатель угукнул и перехватил инициативу.
- Его дважды чуть не укокошили уже. Я ему даже специальную жилетку смастерил о железных пластинах. Навроде кирасы, только незаметной. У Фрэда такая же.
- А у тебя? – поинтересовался Тристан.
- А мне она на кой? – хмыкнул Даниэль, допивая молоко. – Меня не за что убивать.
- А писарю она зачем? – не унимался гвардеец.
На этот вопрос Фрэд ответил сам. Он вытерся салфеткой и бросил ее на тарелку, поглаживая живот.
- А чтобы некоторые ненароком ножичек в меня не воткнули, когда им вздумается в театр поиграть. Да? – и он с укором посмотрел на Прохора, но тот и ухом не повел, а продолжил трапезничать.
К столу подкрался трактирщик и поинтересовался, не желают ли гости что-нибудь еще, и, получив отрицательный ответ, собрал пустую посуду и исчез так же незаметно, как и появился.
Прохор потер ладони.
- Ну что, поели, надо и государственными делами заняться.
- Рано еще, все спят, - буркнул Фрэд.
- Значит, разбудим. Тристан, дружище, где остановился новый градоправитель?
Тот надел шляпу.
- В доме главы города, но не в том, что у озера, а на площади, где шапито. Он туда отправился сразу после того, как мы выселили предыдущего наместника и наложили арест на все его имущество, согласно вашему указу.
- Тогда веди, - и друзья загремели лавками, поднимаясь из-за стола.
Они не встретили ни одного прохожего. Из-за этого душегуба никто не хотел выходить на улицу. В Броумене в это время открывались лавки, на площади собирались торговцы, прибывшие в город по реке. Воздух в столицы пах сдобой и сладостями, а тут даже пекари прекратили работу. А для чего? Все равно никто не придет. Кому хочется стать добычей убийцы? Ладно вчера, артисты не каждый день приезжают. На всякий случай у пекарей имеется кругаль-другой черствого хлеба, вдруг забредет какой заезжий покупатель, не знающий про опасность, то можно смазать сухарь маслом, и в печь. Там сдоба вмиг мягкой станет. Если сразу съесть, то нормально, а нет, то уже к обеду снова в камень превратится.