Легенда об Иных Мирах

– Говорят, – заметил он нервно, – что где-то дней десять назад он был на Софро, отметился в покоях Локиты. Оставил ей записочку в пару слов и вновь исчез, кто-то утверждает, что видел его в порту. Знаешь, Алашавар не спешит говорить, что не верит.

– Значит, он был и здесь, – спокойно заметил Имрэн, – жаль, что я проспал это знаменательное событие. Спел бы он у меня «Аюми Файэ», а я бы послушал. Если он явился сюда, то не просто так, а с каким-то тайным умыслом. Знать бы зачем, Антайи.

– Ты веришь?

– Я, Юфнаресс, знаю, что за бестия этот певец. Никому б я не посоветовал переходить ему дорогу. Он из той породы, которым фортуна если и показывает спину, то длиться это недолго, потом, хочет она того или нет, но улыбаться ей приходится. Я не особо поверил в гибель Ареттара. Знаешь, когда он работал в Закрытых секторах, то известия о его смерти приходили не единожды. И в итоге, оказывалось, что он жив. Я просто привык к тому, что если говорят о его гибели, то верить в это сразу нет нужды. Сначала стоит проверить.

– Ты знал Ареттара?

Имрэн негромко рассмеялся.

– Антайи, – заметил он, – ну кто его не знал? О нем самом можно было слагать легенды. Думаю, они составили б конкуренцию его Саге. Эта бестия способна на многое, на то, что тебе просто не приснится. И если его стали встречать то тут, то там, то это не спроста.

Имрэн замолчал и вновь отпил глоток из чашки. Глядя на лицо секретаря, отметил какое-то двойственное выражение его лица. Словно смешивались озабоченность и облегчение. Антайи допил свой кофе и вновь вернулся к компьютеру, Имри сполз с подоконника, поставил стул рядом.

– Помочь? – спросил он, глядя не на монитор, а на лицо Антайи. Юфнаресс слегка вздохнул, пожал плечами.

– Сам разберусь, – ответил устало.

В присутствии этого мальчишки иногда рождалась некоторая неловкость. Возникало чувство, что, как рыбки в аквариуме, Имрэну видны все движения его мысли, словно нет никаких преград. А разговор – не более чем игра в слова, ничего не значащая игра.

Ощущение, что было не из приятных. От него иногда холодела спина, и рождалась непонятная нервная дрожь, готовая бить, как в лихорадке, тело. Были мысли, которые Юфнаресс не решился бы высказать никому на свете, которые таил на самом дне души, он прятал их и от Локиты и от сенатора. Не имея достаточно смелости, высказать это вслух.

Юфнарессу нравился Элейдж, нравился непроизвольно, да и этот рыжий, вечный мальчишка – тоже. Обаяние, исходившее от них обоих, как светлячок фонаря, тепло костра, притягивало к ним людей. Их любили, и это становилось заметным, каждому кто имел глаза.

В Элейдже не было отстраненной холодности, граничащей с жестокостью, как у Локиты. Он был открыт, доверчив, несколько наивен. Впрочем, иногда, Юфнаресс ловил себя на этой мысли не раз, что он наивен совершенно сознательно, просто не желая лишаться ее, как защитной преграды между ним и окружающим миром. Слишком, слишком уж сенатор доверял своему секретарю.

Это доверие рождало неловкость. Как и доверие Ордо. Каждый раз, выполняя распоряжения Локиты, он чувствовал тяжесть, стеснение в сердце, чувство раскаяния и вины, которое никак не утихало, не желало его отпускать, возвращая мысли к содеянному.

И давно хотелось облегчить душу, рассказать о ее интригах, но, вспоминая Локиту, светлые пряди, обрамлявшие удивительно – прекрасное лицо, словно вылепленное из тончайшего фарфора, чуть розоватого на просвет, он вспоминал ту бесстрастную жестокость, которая жила за прекрасным фасадом, за взглядом холодных глаз, и всякое желание говорить уходило, пропадало навсегда. Но камень из души никуда не уходил, и не уходила тоска. Она точила душу, но.... зная, что Локита способна на все, Юфнаресс тихонечко вздрагивал от страха, хоть боялся не за себя.

И часто вспоминал Шеби, точеную фигуру, быстрые, словно говорящие жесты, взгляд ее глубоких, синих глаз, в которых он тонул, растворяясь. Ее слова, что когда-то казались крамольными. Её огненную живость, тихий звон колокольцев в ее браслетах, окружавший ее аурой нежного звука.

Локита всегда ненавидела ее, ненавидела в полную силу, так как только могла ненавидеть. А ненавидеть Леди умела. Он не мог понять, что же именно выводит Локиту из равновесия, что заставляет бросать злые слова, и стремиться уничтожить женщину, которую из-за разницы в положении, Локита и замечать-то не должна.

И все же, Леди ненавидела, злясь, выходила из себя и тогда бархатная синь ее глаз сияла как клинок. Он нашел ответ позже, случайно, заметив, как влечет и притягивает танцовщица к себе людей. Пожалуй, не было в императорском дворце ни одного человека, что был бы к ней совершенно равнодушен.

В нее влюблялись все: Властители, воины, рабы, искали повода встретиться с ней, перебросится хотя бы парой фраз, не считая это зазорным. Словно маленькая танцовщица приворожила всех окружающих магией своего танца, движениями полными совершенства. И он знал, что только скажи она и ... добрая половина обитателей Эрмэ накинется на Локиту, разорвав Леди в клочья. Словно Шеби, а не Император повелевал Эрмэ.