Легенда об Уленшпигеле

И, наконец, окутывая эти толпы, которые кипят и пенятся,— вот они Стихии, огонь и воздух, вот она мать-Природа, плодоносная земля, ее дыхание, ее мощные запахи и морской ветер...

Как оценить подобное произведение?

Мне кажется, что большинство из тех, кто пытался это сделать, заблуждались. «Огромную башню», как говорит Лемонье, «башню теней и туманов», разукрасили раблезианскими флагами, а ведь нечто совсем иное заключено в ее утробе. Почти все критики «Уленшпигеля», иа мой взгляд, стали более пли менее жертвами миража. Название в пантагрюэлевском стиле, ученое стремление к архаизмам, несколько заимствованных сальных шуток подсказали мысль о медонском кюре, о Гомере Смеха. Эк, сказали! И Лемонье, когда он прославляет в Шарле де Костере «Рожок Смеха», принимает эхо за инструмент.

Смех Рабле подобен потоку. Он смывает все: и мудрость, и безумие, и страсти—ни следа ненависти!.. Смех фламандского Уленшпигеля — личина смеющегося Силена, скрывающая неумолимое гневное лицо, горькую желчь, огненные страсти. Сорвите личину. Он грозен, Уленшпигель! Суть его трагична...

И как знал это сам Шарль де Костер! Лучше чем все его комментаторы, он определил самого себя, он первый задал тон в своем мрачном «Предисловии совы»: «Уленшпигель — Uylen Spiegel. Ваше зеркало... управляемые и правящие, зеркало глупостей, нелепостей и преступлений целой эпохи...»

«Насмешники в обличье добродушия, у вас есть нечто общее со мной... На чем основывается ваша политика с тех пор, как вы властвуете над миром? На резне и на бойне... Ты ручаешься, что Карлы Пятые и Филиппы Вторые перевелись на свете?..» Сова (Uyl) — это «политик, который надевает на себя личину свободомыслия, неподкупности, человеколюбия и, улучив минутку, без всякого шума вонзает нож в спину какой-нибудь одной жертве, а то и целому народу... Посмотри вокруг себя, поэт из захолустья, и ты увидишь, что сов на свете гибель. Сознайся, что неблагоразумно было с твоей стороны нападать на Силу и Коварство, на этих венчанных сов...»

Значит, он нападал на них. Вот он, скрытый сюжет! Это бич возмездия, ум острее сабли, это кони Свободы, беспощадная битва, где кровь хлещет, как dobbel-kuyt{Сорт крепкого пива (флам.).— Ред.}, и где сама ненависть — тоже вино. Это песнь независимости и мести угнетенного народа. Так утверждает яростное заклятье Уленшпигеля, обращенное к Духам Весны:

Я хочу освободить!.. Я хочу отомстить!..

Отомстить за что?

Присмотримся к сюжету книги! О чем идет речь в этой длинной эпопее, написанной в конце XIX века?

О войнах XVI века между Нидерландами и Испанией. О войнах жестоких, не знающих ни великодушия, ни пощады как со стороны угнетателя, так и со стороны угнетенного. О войнах, которых ничем не искупить, ибо по прошествии трех веков поэт ничего не простил... В течение трех веков такая ненависть!.. И этой ненавистью скреплять камни новой родины! Поразительное явление народной жизни! Поразительное откровение!

С первой же страницы воля к ненависти утверждается параллелью, проводимой между фламандским крестьянином Клаасом и королем Карлом Пятым, между рождением Уленшпигеля п рождением Филиппа Второго. Эта параллель неумолимо проходит через всю книгу. И нп разу испанец не расстается со своей презренной п гнусной ролью. Ни одна из фигур противника не трактуется даже в малой степени рыцарски. Он враг — и этого достаточно, за ним не признается ни одной добродетели. Бешеная ненависть!

Герцог, будь проклят! Убийце смерть!
Бросим его на съедение псам! Смерть палачу!
Да здравствует Гёз!
Повесим его за язык
И за руку, за кричащий приказы язык
И руку, скрепившую смертные приговоры...
Бей в барабан войны. Да здравствует Гёз!

«В чем же наша отрада?» — «Сейчас тебе скажу, Ламме. Око за око, зуб за зуб... Берись за топор и позабудь о милосердии — вот она, наша отрада! Бей наших врагов-испанцев, бей католиков, бей их повсюду!»

«Когда же наконец настанет долгожданный мир?..» — «Желанная эта пора настанет, когда во фландрских садах на яблонях, сливах и вишнях заместо яблок, слив и вишен на каждой ветке будет висеть испанец».

Ну что ж, битва есть битва! Понятны эти фанфары героической жестокости. Однако битва кончена, а ненависть не угасла. Император мертв, но этого недостаточно! Его надо обесчестить, его надо убить на небесах. Христос без жалости возглавляет отмщение...

«Смилуйся над ним, сын мой!» — говорит Мария...

«Нет ему прощения»,— говорит Христос...

Жалость — удел Сатаны{«Сатана из жалости позволил ему доесть» («Легенда об Уленшпигеле»).}. Но эта смехотворная жалость делает нелепым того, на кого она направлена. Она выставляет на посмешище мученика. И кого? Старого Императора, Короля Королей — Карла Пятого.