Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке

— Чада и братья во Христе! У ног моих вы видите величайшего из всех нечестивцев, пакостников и богохульников, каких когда-либо поражал гнев святого Ремакля.

— Confiteor!^[10] — бия себя в грудь, проговорил Уленшпигель.

— Прежде он был прям, словно древко алебарды, и хвастал этим. А теперь посмотрите, как его скрючила и согнула кара небесная.

— Confiteor! Сними с меня горб! — молил Уленшпигель.

— Да, — продолжал каноник, — да, великий подвижник, святой Ремакль, ты, после твоей славной кончины совершивший тридцать девять чудес, сними с этих плеч давящее их бремя, дабы мы могли возносить тебе хвалу во веки веков — in saecula saeculorum! И мир всем благонамеренным горбунам!

И тут горбуны заголосили хором:

— Да, да, мир всем благонамеренным горбунам! Не надо больше горбов, довольно уродств, будет с нас унижений! Освободи нас от горбов, святой Ремакль!

Каноник приказал Уленшпигелю сойти с гробницы и потереться горбом о плиту. Уленшпигель, исполняя его веление, все приговаривал:

— Меа culpa, confiteor, сними с меня горб!

Так он терся на совесть, у всех на виду.

А горбуны орали:

— Гляньте-ка, горб оседает! — Гляньте-ка, подается! — Справа идет на убыль! — Нет, он вдавится в грудь. Горбы не исчезают, они выходят из внутренностей и туда же уходят. — Нет, они опять попадают в желудок и восемьдесят дней подряд питают его. — Это дар святого избавленным от горбов. — Куда же деваются старые горбы?

Вдруг все горбуны дико закричали, ибо Уленшпигель что было мочи уперся в плиту, и горб его лопнул. Кровь проступила на куртке и потекла на пол. Уленшпигель выпрямился и, вытянув руки, воскликнул:

— Я исцелился!

А горбуны завопили:

— Святой Ремакль его благословил! К нему он милостив, к нам суров. — Сними с нас горбы, угодник Божий! — Жертвую тебе теленка! — А я — семь баранов! — А я — все, что настреляю за целый год! — А я — шесть окороков! — А я отдаю церкви мой домишко! — Сними с нас горбы, святой Ремакль!

Все они смотрели на Уленшпигеля со смешанным чувством зависти и почтения. Один из них решил пощупать, что у него там под курткой, но каноник сказал:

— Там рана, которую нельзя выставлять напоказ.

— Я буду за вас молиться, — сказал Уленшпигель.

— Помолись, богомолец! — все вдруг заговорили горбуны. — Помолись, выпрямленный! Мы над тобой насмехались. Прости нас — мы не ведали, что творили. Христос прощал на кресте, прости и ты нас!

— Прощаю, — милостиво изрек Уленшпигель.

— Ну так возьми патар! — Прими от меня флорин! — Позвольте, ваша прямизна, вручить вам реал! — Позвольте предложить вам крузат! — Дайте я вам насыплю каролю!

— Не показывайте каролю! — шепнул им Уленшпигель. — Пусть ваша левая рука не знает, что делает правая.

Сказал он так из-за каноника, который издали пожирал глазами деньги горбунов, но не мог разглядеть, где золото, а где серебро.

— Благодарим тебя, святость свою нам явивший! — говорили Уленшпигелю горбуны.

А Уленшпигель, величественный, как настоящий чудотворец, принимал от них даяния.

И только скупцы молча терлись горбами о плиту.

Вечером Уленшпигель попировал и повеселился в таверне.

Перед самым сном Уленшпигель, сообразив, что каноник не преминет явиться если не за всей добычей, то по крайней мере за ее частью, подсчитал доход и обнаружил больше золота, нежели серебра, — целых триста каролю! Обратив внимание на горшок с засохшим лавровым кустиком, он взял его за макушку и вытащил с корнями и с землей, положил золото на самое дно, а куст сунул обратно в горшок. Полуфлорины, патары и мелочь он разложил на столе.

Каноник явился в таверну и проследовал к Уленшпигелю.

— Чему я, убогий, обязан столь высоким посещением, отче? — спросил Уленшпигель.

— Я пекусь о твоем благе, сын мой, — отвечал тот.

— Ой, ой, ой! — простонал Уленшпигель. — Уж не о том ли благе, что лежит на столе?

— О том, — подтвердил каноник, простер длань, сгреб все деньги, какие были на столе, и ссыпал в мешок, который он для этой цели захватил с собой.

Уленшпигель все еще притворялся плачущим, и каноник пожаловал ему флорин.

А потом спросил, как тот подстроил чудо.

Уленшпигель показал ему позвоночник камбалы и свиной пузырь.

Каноник отобрал их у Уленшпигеля, а тот все плакался и умолял дать ему еще хоть сколько-нибудь — до Дамме, мол, отсюда далеко, и он, бедный странник, наверняка помрет с голоду.

Но каноник молча удалился.

Оставшись один, Уленшпигель поглядел на лавровый куст и, довольный, уснул. Встал он на зорьке, взял свою выручку и, явившись в стан Молчаливого, отдал ему все деньги, рассказал, откуда они у него, и прибавил, что это самый законный вид контрибуции.

Принц дал ему десять флоринов.

А позвоночник камбалы был положен в хрустальный ларец, ларец же подвесили к распятию в главном приделе бульонского собора.

И все в городе были уверены, что в ларце хранится горб исцеленного богохульника.

11

Прежде чем переправиться через Маас, Молчаливый ложными маневрами в окрестностях Льежа сбивал с толку герцога.