Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке

Уленшпигель добросовестно исполнял свои солдатские обязанности, научился метко стрелять из аркебузы, ко всему прислушивался и приглядывался.

В расположение войск принца Оранского прибыли фламандские и брабантские дворяне; они быстро сдружились со знатью, с высшими чинами, составлявшими свиту Молчаливого.

Вскоре в лагере образовались две враждующие партии. Одни говорили: «Принц — предатель»; другие говорили, что это клевета и что они им заткнут их лживую глотку. Недоверие росло, точно жирное пятно. Дело доходило до того, что человек шесть, восемь, двенадцать бились врукопашную, а иногда брались и за оружие, вплоть до аркебуз.

Однажды на шум явился сам принц и прошел между двух огней. Пуля сбила у него шпагу. Он приказал немедленно прекратить стычку, а сам нарочно обошел весь лагерь и всем показался, чтобы никто не мог сказать: «Конец Молчаливому — конец войне».

Миновал день, а когда Уленшпигель выходил в туманную полночь из дома, где он мелким фламандским бесом рассыпался перед некоей валлонской девицей, из соседнего дома до него донеслось троекратное карканье. Где-то вдали тотчас послышалось ответное карканье, тоже троекратное. На порог вышел сельчанин. Вслед за тем на дороге раздались шаги.

Два человека, говорившие между собой по-испански, подошли к сельчанину, и сельчанин обратился к ним на том же языке:

— Что вами сделано?

— Нами сделано много хорошего, — отвечали они. — Мы лгали для пользы короля. Мы посеяли недоверие к герцогу среди военачальников и солдат, и они повторяют наши слова: «Принц сопротивляется королю из низкого честолюбия. Он хочет набить себе цену, завоеванные города и области нужны ему только в качестве залога. За пятьсот тысяч флоринов он бросит на произвол судьбы сеньоров, грудью защищающих родину. Герцог обещал ему полное прощение и дал клятву возвратить ему и всем высшим чинам их владения, если они вновь присягнут на верность королю. Принц Оранский тайно ото всех пойдет на переговоры с герцогом». А приспешники Молчаливого возражают: «Предложения герцога — это ловушка. Принц Оранский не забыл Эгмонта и Горна, и он в нее не попадется. Когда обоих графов схватили, кардинал Гранвелла сказал в Риме: „Пескарей ловят, а щуку упускают. Не поймать Молчаливого — это все равно что никого не поймать“.»

— Велик ли раскол в лагере? — осведомился сельчанин.

— Раскол велик, — отвечали те, — и усиливается с каждым днем. Где письма?

Они вошли в дом, и там сейчас же зажегся фонарь. Прильнув к окну, Уленшпигель понаблюдал, как они распечатывали письма, с какою радостью их читали, как потом пили мед и наконец ушли, сказав по-испански сельчанину:

— Лагерь развалится, Оранского схватят, тогда и нам перепадет.

«Ну они у меня долго не нагуляют», — сказал себе Уленшпигель.

Снаружи их сразу окутал густой туман. На глазах у Уленшпигеля хозяин вынес им фонарь, и они его взяли.

Свет фонаря поминутно застилала черная тень, и Уленшпигель понял, что они идут гуськом.

Он зарядил аркебузу и выстрелил в черную тень. Фонарь запрыгал, из чего Уленшпигель заключил, что один из них упал, а другой пытается осмотреть рану. Он снова зарядил аркебузу. Фонарь, качаясь, начал быстро удаляться в сторону лагеря — Уленшпигель выстрелил еще раз. Фонарь дрогнул, упал и погас. Стало темно.

По дороге к лагерю Уленшпигель встретил профоса и солдат, которых разбудили выстрелы. Уленшпигель подбежал к ним и сказал:

— Я охотник, пойдите поднимите дичь.

— Ты, веселый фламандец, говоришь, как видно, не только языком, — сказал профос.

— Слова, что срываются с языка, — это ветер, — возразил Уленшпигель, — а вот слова свинцовые впиваются в тело изменникам. Идите за мной.

Они освещали ему дорогу фонарем, и он их привел к тому месту, где лежали оба. Один был уже мертв, а другой хрипел, последним усилием воли сжимая в руке, лежавшей на груди, скомканное письмо.

По одежде они сразу определили, что это дворяне, и, освещая себе дорогу фонарями, понесли трупы прямо к принцу, который из-за этого вынужден был прервать совещание с Фридрихом Голленгаузеном, маркграфом Гессенским и другими важными особами.

С толпою ландскнехтов и рейтаров в зеленых и желтых мундирах они приблизились к палатке Молчаливого и потребовали, чтобы он их принял.

Молчаливый вышел. Профос уже откашлялся и хотел было начать обвинительную речь против Уленшпигеля, но тот опередил его:

— Ваше высочество! Я целился в воронов, а попал в двух знатных изменников, состоявших в вашей свите.

И тут он рассказал обо всем, что видел, слышал и совершил.