Легенда старого Чеколтана

В другом углу кабинета у прицельного прибора копается матрос Колокольников. Голова у него немного великовата по сравнению с туловищем — Колокольников невысок, худощав, чуть-чуть рыжеватые волосы гладко зачесаны набок. Шорохов заметил одну характерную черту у матроса: с каким бы прибором он ни работал, но будь там хоть капля машинного масла — масляные пятна тут же появляются на носу, лбу и даже на ушах матроса. Да и не только масло. Возьмется за ручку — сразу же перепачкается в чернила, а уж если начнет что-либо подкрашивать, то трудно сказать, где окажется больше краски — на детали или на его одежде.

С прибором, по-видимому, что-то не ладилось. Как тщательно ни прицеливался матрос по макету, вспышки получались где-то в стороне.

— Это называется стрелял в ворону, а попал в корову, — пробормотал Колокольников и скрылся за прибором.

Через минуту он поднял чем-то темным перемазанное лицо, доложил:

— Товарищ старший лейтенант, не получается у меня…

Бондарук, насвистывавший какой-то грустный мотивчик, отложил инструмент и, по привычке пряча кисть правой руки в рукав, подошел к прибору, присел около него на корточки.

— Что же вы, дорогой мой, тут наплели? Проверьте соединение контактов по схеме.

Матрос присел рядом с Бондаруком, с минуту смотрел то на схему, то на клеммы контактов, потом радостно воскликнул:

— Действительно! — И, забыв обо всем на свете, забормотал: — Так, так… Ага, вот! Ну, это я сейчас…

А Шорохов продолжал заниматься схемой. И как он ни старался убедить себя, что делает нужное дело, что по его схемам и макетам будут учиться сотни моряков-минеров, все-таки думалось все то же: «Не допускают к боевым минам… Впрочем, сам виноват… Расхвастался!..»

Он провел последнюю линию и, хотя знал схему наизусть, стал проверять все узлы по наставлению.

— А ну-ка теперь попробуем! — послышалось восклицание Колокольникова.

Шорохов невольно взглянул туда. Матрос нажал замыкатель. Щелчок — и красный огонек вспыхнул на днище корабля.

— Попадание! А ну еще… Попадание! А теперь — залп!

Три красных блика мелькнуло на макете.

— Порядок! — И его широкоскулое, перепачканное машинным маслом лицо просияло.

— Проверьте и вон тот прицел! — приказал Бондарук и направился к своему столику. Проходя мимо Шорохова, он остановился:

— Как у вас дела?

— Работенка! Тут, как сказал какой-то мудрец, само терпение на себе волосы рвать будет, — и Шорохов показал на чертеж.

Бондарук с минуту разглядывал его, затем похвалил:

— Хорошо!

— Хоть на это оказался способным, — недовольно проговорил Шорохов.

— Вы, наверное, думали, что вам сразу предложат разрядить мину с «сюрпризом», — улыбнулся Бондарук, и голубые его глаза да и все лицо неожиданно преобразилось, стало вдруг добрым, приветливым и красивым, а улыбка получилась такой, что Шорохов и сам улыбнулся.

— Хотелось бы! — ответил он и спросил, впервые назвав Бондарука не по званию, а по имени и отчеству: — Василий Николаевич, а чем вы заняты?

— Я? Понимаете, прибор один мастерю. Хочется мне сделать так, чтобы… Впрочем, как говорят у нас на Украине: «Не кажи гоп, пока не перескочишь», — и он опять улыбнулся, теперь уже несколько смущенно. — А насчет мин с «камуфлетами»… Что ж, может быть, вам придется и с ними столкнуться.

* * *

Вся аппаратура оставалась на месте, и только из зарядного отделения были вынуты взрывчатка и запальные стаканы. Вместо них там установили реле, которые щелкали при каждой ошибке. Да и мина была старой конструкции, без особых «камуфлетов» — ловушек, препятствующих разоружению. Такие мины моряки научились «приводить в божеский вид», как говорил Колокольников, еще в первые годы войны. Поэтому старшины группы переподготовки к занятиям по разоружению мины относились с холодком, да и Шорохов отвлекся, снова заглядевшись на катера, вышедшие из бухты.

Шорохов душой был в море, но… катера уходили без него, и от этого становилось грустно-грустно. Вдруг лейтенант вздрогнул от неожиданно громкого хлопка и, обернувшись, увидел взметнувшийся к потолку столб дыма и каких-то белых шариков.

— Ну, что же ты? Падай! И так одной ногой в обмороке стоишь, — раздался насмешливый голос Колокольникова.

Все засмеялись.

— В чем дело? — спросил Шорохов.

— Да вот, — показал Колокольников на побледневшего старшину второй статьи, — разряжает, словно вожжи распутывает. Даже такой простой мины не мог…

— Матрос Колокольников, доложите, в чем дело? Что за взрыв?

— Товарищ лейтенант, они, — Колокольников кивнул на старшин, — это, — он толкнул ногой корпус мины, — за игрушку считают. Вот я и приспособил петарду — детскую хлопушку. Ошибся — взрыв. Если мозгами шевелить не хочет, так пусть немного попугается… Надо еще такую штуку придумать, чтобы по носу щелкала…

У Шорохова губы стали невольно растягиваться в улыбку. Но он сдержался. Конечно, минно-торпедный учебный кабинет — не детский сад. Однако нужно предупреждать. Лейтенант уже хотел распушить матроса, но в класс зашел Рыбаков.

— Смирно! — скомандовал Шорохов. — Товарищ капитан третьего ранга, группа старшин…