Легендарные разведчики — 3

Мерфи охотно беседовал с Кондрашовым, с которым общался еще в те «холодные» годы. Я обратился к генерал-лейтенанту: нельзя ли познакомить меня с Мерфи? Вот судьба: Кондрашов был на суде народов в Нюрнберге. Мой отец, рассказывая о процессе, часто вспоминал молоденького переводчика, всегда охотно переводившего беседы советских журналистов. Вряд ли отец знал, что симпатичный паренек — лейтенант госбезопасности.

Однажды генерал сам подошел ко мне, пожал руку, представился и сказал: «Копия отец. Генетика взяла свое». Было приятно. Завязались теплые отношения. И, может быть, поэтому Кондрашов не отказал. Попросил Мерфи уделить мне какое-то время, усадил нас вдвоем в одну из свободных комнат Пресс-бюро СВР.

Разговор с Мерфи получился комплиментарным. Тот, по-моему, искренне восхищался советскими разведчиками, работавшими в Берлине в его времена. А когда я спросил его, в чем советская разведка переиграла их, американскую, Мерфи, не раздумывая, выпалил: «Конечно, в операции “Берлинский тоннель”! Мы и не предполагали, что ваш агент, английский разведчик Джордж Блейк, сообщил Москве о наших планах. Тоннель только рыли, а вы, русские, уже знали, что мы собираемся подключиться к советскому кабелю. Мы подключились, но до сих пор не знаю и уже никогда не узнаю, сколько переданного вами было правдой, а сколько — дезинформацией. Но и мы вычислили Блейка. Считаю ту операцию выдающейся, а работу советской разведки превосходной. Но бывало, и мы вас переигрывали».

На прощание Мерфи неразборчивым почерком подписал свою книгу, не забыв спросить мою фамилию. Говорили мы только по-английски. Попытался Мерфи перейти на русский и сбился, запутался, сразу вновь перескочил на английский. А ведь Борис Яковлевич Наливайко, общавшийся с Мерфи, известным ему под именем Мэннинга, не раз повторял, что тот хорошо освоил русский.

Да, все забывается. Только вот подвигов наших отцов забывать нельзя. Потому и вспомнился десятилетия спустя наш разведчик полковник Борис Яковлевич Наливайко, который пожертвовал своей карьерой, чтобы сорвать операцию американцев «Редкая». Операцию надо было провести именно с шумовыми эффектами. Так требовала обстановка. Правда была на нашей стороне. И скандал должен был получиться нарочито громким. Все сочувствовали русским: до чего же обнаглели американцы.

Но те, уползая из Вены, напоследок подкинули гадость: опубликовали показания перебежчика Петра Дерябина, который работал в Австрии. Среди преданных им коллег-разведчиков был и Борис Наливайко. И из Вены пришлось уехать.

А в тот свой приезд в Москву Мэннинг-Мерфи встретился с Наливайко. Поговорили, вспомнили, и Мерфи подписал ему книгу на память, в скобках добавив: «Только без пива».

После Австрии Борис Яковлевич работал в Чехословакии, в Берлине. Его огромный опыт пригодился в 1968 году во время так называемой Пражской весны. Еще раз повторю: выезд в западные страны после громкого скандала в венском кафе был для него закрыт.

Неизбежна пенсия, а не забвение

Светлана Борисовна вспоминала:

— Когда в молодости решилась спросить, правда ли то, о чем поведали подруги, отец нахмурился: «Ты уже взрослая, должна понимать, что я работаю в МИДе. Ты знакома с дядей Толей Ковалевым (после войны они вместе работали в Германии. — Н. Д.). Он заместитель министра иностранных дел, и я тоже там работаю.

Дочь деликатно промолчала. Может, и должна она была знать, кем трудится отец, но хранить это надо было тихо, держать при себе, а не обсуждать с подружками — даже близкими.

О чисто житейском, не о разведке, Светлана Борисовна говорила с естественным знанием дела. Отец отличался необычайной пунктуальностью. Опоздать куда-то, прийти просто в гости на минуту позже было не в его строгих правилах. Порядок в доме всегда образцовый. Аккуратность во всем — не только в одежде.

Когда уже взрослой ездила в гости к отцу и маме, работавшим за границей, всегда возвращалась с сумкой, полной дефицитных тогда лекарств. И еще долго раздавала их знакомым и не очень знакомым, обращавшимся к Борису Яковлевичу с просьбой найти, купить, прислать. И он, внимательно относившийся ко всем, не только к коллегам, никому не отказывал. А Светлана еще долго раздавала эти ценные посылки.

Был Борис Яковлевич фантазером. Любил компании. В Новый год специально перед большим сбором выпускал стенную газету. Вырезал фигурки разных человечков и приклеивал фото гостей с соответствующими подписями.

Все подруги Светланы по биофаку МГУ были влюблены в ее отца. Возможно, и потому, что тут была настоящая семья, а семейная жизнь их родителей сложилась не так счастливо. Все девчонки хотели бы иметь такого отца.