Легендарные разведчики — 3

Юрия Анатольевича с легкостью можно принять за русского или американца, немца или француза. Худощавый человек среднего роста, с аккуратно подстриженными усиками, десятилетия работавший во множестве стран, мог встретиться вам и мне в любом городе мира и не привлечь никакого внимания. Выделяет его разве что определенный фирменный знак — берет, явно не нашенского покроя, который носится с неким необъяснимым для меня шиком. Долгие годы жизни прожиты советским, а затем и российским нелегалом вдали под чужими именами. Сравнительно недавно (по меркам разведки) он благополучно вернулся в Москву.

Мы в его уютной и со вкусом обставленной квартире. На стенах — отличная живопись. Картины приехали сюда вслед за хозяином со всего земного шара — от далекой Африки до близкой Европы. А вот в подборе мебели чувствуется определенное разностилье, чему хозяин даст неожиданное объяснение. Здесь до него жил другой человек его профессии. Они не были даже знакомы: тот уже вернулся, а Юрий Анатольевич был еще там. Бывшего хозяина не стало, но Шевченко не расстается с тем, что осталось от предшественника, тоже Героя. И мебель хранится в комнате, словно в память об ушедшем.

Юрий Анатольевич великолепный рассказчик, чутко улавливает настроение собеседника, переходя время от времени, как бы для разрядки, с русского на другие языки. И знает их, по крайней мере те несколько, которым обучен и я, в совершенстве, естественным образом употребляя жаргонизмы и словосочетания, которые понятны лишь исконно местным обитателям, прожившим в этих географических районах годы и годы.

Мы оба полагали, что проговорим час, ну два. А не хотите ли четыре? Я был заворожен его рассказом. Он, по-моему, это чувствовал. Иногда приходилось выключать диктофон. И не только потому, что записывать было нельзя, просто кое-чего я не понимал, до того необычно, даже невероятно было повествование, и он терпеливо объяснял, втолковывал то, что было для него азбукой, а для меня — иероглифами. Иные, то и дело всплывающие подробности, и я это с горечью осознавал, явно не предназначались для широкого круга. Впрочем, где-то на третьем часе беседы к нам присоединился кот Тишка. Хозяин согнал его со стула: «Тиш, тоже хочешь послушать? А тебя разве звали?» Не звали никого.

И как здорово, что теперь наш диалог — уже не «беседа для двоих».

Повторюсь, встретились, чтобы поговорить о Геворке Андреевиче Вартаняне. Я был знаком с ним и Гоар Левоновной долгие годы как журналист, писатель, биограф. Шевченко — сподвижник и нелегал той же твердой… нет, совсем не так, изящной, гибкой породы. И, сидя за накрытым со знанием дела столом, полностью пренебрегая алкоголем, подбадриваясь только чаем, мы вели откровенную беседу. Заготовленные вопросы не пригодились, они бы звучали наивным диссонансом, ибо главным был он, а я — раскрывшим рот ведомым.

— Давайте начнем с Геворка Андреевича Вартаняна, Героя Советского Союза, великого нелегала. Мы вместе работали в одном отделе, у нас был общий куратор.

— А название отдела нельзя назвать для истории?

— Нет, не надо. Думаю, эти мелочи ничего не дают. Я бы предпочел вести беседу информативно. И знаете, с чего бы хотелось начать? Со своеобразной вводной. Может, с того, что такое разведка.

— И потом перейти к нелегальной?

— Как-то мы беседовали о нашей работе с директором СВР. И я заметил, что нелегальная разведка — это и есть настоящая разведка. А остальные службы должны ей просто помогать. Логика здесь специфическая, можно на сей счет долго теоретизировать. Но позволю прежде всего поведать именно об эмоциональном отношении к нашей Службе и немножко, краешком, коснуться публикаций и книг — о разведке, и нелегальной в том числе, и разведчиках. В последнее время издано много, они есть, читаются, но, быть может, внешнее там затмевает глубоко внутреннее. Но главное, если мы говорим о Геворке Андреевиче, то мне бы хотелось, чтобы было понятно: Вартанян из той плеяды, что посвятила свою жизнь Родине. Я не сторонник высокопарности, однако как здесь скажешь по-другому.

Мы до сих пор спорим, что же такое разведка. Профессия? Специальность? Подвижничество? Искусство? И до сих пор даже между нами, разведчиками, не найдено общего согласия. Некоторые говорят: это ремесло. Если считаешь наше дело ремеслом, значит, ты сам — ремесленник. Потому что каждое ремесло может подняться до уровня искусства. А разведка — интереснейшая область деятельности, которая требует для достижения результатов очень серьезного эмоционального отношения. И этим приближается к искусству. Я считаю, что это действительно искусство. Да, искусство взаимоотношений с людьми, искусство добывания информации. До чего все это сложные вещи. Надо не только обладать профессиональными навыками, им-то обучают. Нужно эмоционально воздействовать на субъекта.