— Тегеран и прочее, все, что было до этого, детские забавы по сравнению с тем, что Вартаняны совершили потом. Они выехали на Запад. Оказались в Швейцарии. Бежали из Ирана в связи с неприятными политическими событиями, затем якобы находились в Европе: надо было перекрыть тот пятилетний ереванский период. Проехали по тем странам, где, по легенде, жили. И только после этого выехали к месту своей работы в Европе. Но это, я догадываюсь, нельзя трогать. Конкретики не будет. Просто страна НАТО, и этого достаточно. И Вартаняны, прожившие годы и годы в Иране, в общем, знали тот мир.
Но из большинства, приходящих разными путями-дорогами в нелегальную разведку, иностранцев делают. Идет огромная подготовка.
— Если вы уверены, что это будет интересно. Я никогда не думал, не мечтал стать разведчиком. В страшном сне такого не снилось. Меня нашли. И если говорить о себе, отбросив скромность, от которой не умру, то был я некой исторической личностью. В институте — последний сталинский стипендиат, позже — ленинский. Прочили докторскую карьеру. Был у нас великолепный руководитель кафедры, академик. Сильный организатор, преподаватель, великолепный архитектор. Но уже в возрасте, и руководство предусмотрительно искало ему замену. Предложили мне. Был я, помимо всего, и в комитете комсомола Архитектурного, комсоргом нашего факультета. И в комиссии по распределению студентов мне всё рассказали: ректор поставил четкую задачу. Три года — и кандидатская диссертация. Я искренне считал, что за три года написать диссертацию — ерунда. Потом докторскую, и вскоре — заведующий кафедрой. Еще и спросили, устроит ли меня такое. Естественно, что устраивало. Великолепная научная карьера, мое будущее — в стенах любимого вуза. Предел мечтаний. А до этого, так получилось, я год проучился в ГДР по обмену студентами в Высшей технической школе архитектуры и строительства, созданной как раз в Веймаре еще великими архитекторами Вальтером Гропиусом и Анри ван де Велде. Это 1920—1930-е годы прошлого века. Конструктивизм мирового масштаба на немецкой земле. Эта школа осталась престижной и в ГДР. И там моим профессором был доктор Ланерт. Мы с ним очень хорошо поработали.
— Да. Для этого я сначала два месяца проучился в Лейпцигском университете. Знаете ли вы, что когда-то в нем учился Гёте? Там был институт, где иностранцы изучали иностранный, как у нас в Лумумбе. Вот где я научился учить язык, понял, что это такое. А потом был один среди молодых, среди студентов в языковой среде, и, понятно, за год освоил немецкий достаточно хорошо. Затем вернулся в свой Архитектурный. Как раз пятый курс — все ребята в военных лагерях, сдавали госэкзамены. Тогда было как: сдашь и только в этом случае имеешь право получить диплом. И потому все студенты, обучавшиеся за границей, проходили краткосрочные курсы в Инязе. Это было для меня уже четвертое учебное заведение, и там я сдал государственный экзамен на специальность военного переводчика. Военную лексику нам преподавал молодой старший лейтенант. Лексику выучил, язык уже был, прошли мы восемь семестров немецкого. Так что: мы с вами военные переводчики, так?
— И когда казалось, что все мои архитектурные дела уже на мази, встречает меня товарищ, которого я знал по ГДР. Отвечал он за учебу наших студентов. О том, что существуют за границей легальные и нелегальные резидентуры, я и не подозревал, далеко все это от меня было. Да, был товарищ из посольства СССР, приезжал к нам в Веймар из Берлина, интересовался, как идет учеба, какие сложности. Может, изучал нас? Короче, уже в Москве обращается ко мне: есть у нас Высшая школа разведки, предлагаем тебе в ней учиться. Хочешь? И надо было принимать решение. А если уж принимать, то от всех прошлых планов надо отказываться. Ради чего?