— Да, из Шол Арбелы. Говорят, самый удачливый торговец в Арафеле. Точнее, говорили. Вот и договорились. Мы прибыли вчера, и прошлой ночью в двух кварталах отсюда грабители перерезали ему горло. Так что за эту поездку денег мне не видать. — Он мрачно улыбнулся, сделал большой глоток из своей кружки, возможно, в память о купце, а возможно, жалея, что не получит вторую половину платы. — Чтоб мне сгореть, если я думал свидеться тут с тобой.
— Не слишком верь слухам, Рин. С тех пор как я отправился на юг, меня, можно сказать, и не ранили. — Если для них отыщется комната, тогда, решил Лан, нужно обязательно поинтересоваться у Букамы, заплатил ли уже тот и каким образом. Глядишь, от негодования забудет про свою угрюмость.
— Айил, — фыркнул Рин. — По-моему, им ты не по зубам. — Разумеется, с Айил Рину сталкиваться не доводилось. — Я думал, ты вместе с Эдейн Аррел. Слышал, сейчас она в Чачине.
Едва прозвучало это имя, как Лан резко повернулся к Рину.
— А почему я должен быть возле леди Аррел? — негромко спросил он. Негромко, но особо выделив ее титул.
— Ну-ну, полегче, — произнес Рин. — Я вовсе не хотел... — С его стороны было благоразумно оставить прежний тон. — Чтоб мне сгореть, неужели ты ничего не слышал? Она подняла знамя с Золотым Журавлем. Разумеется, от твоего имени. Едва год начался, как она отбыла из Фал Морана в Марадон, а теперь возвращается. — Рин покачал головой, колокольчики, вплетенные в косицы, тихонько звякнули. — Здесь, в Канлууме, нашлось сотни две-три, готовых последовать за нею. То есть за тобой. Назвать некоторых, так ты не поверишь. Старый Кьюренин заплакал, когда услышал ее речи. И все готовы вырвать Малкир из лап Запустения.
— Что погибло в Запустении, того больше нет, — устало промолвил Лан. В душе он ощущал ледяной холод. Теперь удивление Сероку, услышавшего, что Лан собирается отправиться на север, внезапно обрело новый смысл, как и нежданное заявление юного стражника. Даже взгляды, которыми Лана окидывали в общем зале, показались ему иными. И со всем этим связана Эдейн. Она всегда любила бури и грозы. — Пойду за лошадью своей присмотрю, — сказал Лан Рину, со скрипом отодвигая скамью.
Рин что-то сказал вслед, мол, неплохо бы вечерком прошвырнуться по окрестным тавернам, но Лан его не слушал. Он торопливо миновал кухню, окунувшись в горячий от раскаленных железных жаровен, пышущих жаром каменных печей и открытых очагов воздух, и вышел в прохладу конюшенного двора, где смешались запахи лошадей, сена и дыма. На крыше конюшни щебетал серый жаворонок. Весной серые жаворонки прилетают раньше малиновок. Тогда в Фал Моране, когда Эдейн впервые обожгла его ухо жарким шепотом, тоже пели серые жаворонки.
Лошадей уже завели в стойла, на дверцах стойл висели попоны, поверх них лежали уздечки и седла. Вьючных корзин Лан не заметил. Очевидно, госпожа Аровни дала знать конюхам, что Букама и Лан останутся ночевать у нее в гостинице.
В сумрачной конюшне он увидел всего одного конюха — худощавая сурового вида женщина сгребала навоз. Не прекращая своего занятия, она молча смотрела на Лана, он похлопал Дикого Кота по шее, проведал и двух других лошадей. Так же не проронив ни слова, женщина смотрела, как Лан принялся расхаживать туда-сюда по конюшне. Меряя шагами усыпанный соломой земляной пол, он пытался размышлять, но в голове крутилось лишь имя Эдейн. Лицо Эдейн, в обрамлении черных шелковистых волос, что спускались ниже талии, прекрасное лицо с огромными темными глазами, из-за которых, пусть даже полных властности, иссохнет душа любого мужчины.
Вскоре женщина-конюх, коснувшись пальцами губ и лба, что-то пробормотала в его сторону и поспешно вывезла из конюшни полупустую тележку. Косясь через плечо на Лана, женщина чуть задержалась, затворяя дверь, и Лан остался один. Сумрак прорезали косые солнечные лучи, что пробивались в щели приоткрытых люков, ведущих на сеновал. В бледно-золотых полосах света плясали пылинки.
Лан поморщился. Неужели она испугалась мужчины с