Легенды

Лан уселся, скрестив ноги, на охапку соломы, мысленно представил себе язычок пламени и отправил туда все свои эмоции, ненависть, страх, всё до последней крупицы, пока в конце концов не окружил себя коконом пустоты. После многолетней практики для достижения ко’ди, единения, потребовалось совсем мало времени — лишь один удар сердца. Мысли и даже собственное тело казались чем-то далеким, но в этом состоянии Лан воспринимал все окружающее лучше обычного, он стал един с охапкой соломы, на которой сидел, с конюшней, с мечом в ножнах позади себя. Лан «чувствовал» лошадей, жующих сено в своих кормушках, и мух, жужжащих в углах. Они все были частью его, он слился с ними. Особенно с мечом. Впрочем, именно такой бесстрастности он сейчас и искал.

Из кошеля на поясе Лан достал тяжелое золотое кольцо-печатку с вырезанным на нем летящим журавлем и принялся вертеть его в пальцах. Кольцо королей Малкири, его носили мужчины, которые сдерживали Тень более девяти сотен лет. Неизвестно, сколько раз кольцо перековывали, когда металл истирался, но всякий раз старое кольцо расплавляли, чтобы оно стало частью нового. Наверняка что-то в этом кольце помнило еще и руки правителей Рамдашара, существовавшего до Малкир, и властителей Арамелле, что была прежде Рамдашара. Этот кусочек металла олицетворял собой более чем трехтысячелетнюю битву с Запустением. Кольцом Лан владел всю свою жизнь, но никогда не надевал его. Обычно даже прикоснуться к кольцу он не мог без внутренней борьбы, но каждый день заставлял себя вновь и вновь смотреть на него, относясь к этому как к своеобразному упражнению воли. Сегодня же, без погружения в пустоту, он вряд ли сумел бы сделать это. Только пребывая в ко’ди, где мысль плавает свободно, а всякое чувство — далеко, на самом горизонте.

Еще в колыбели Лан получил четыре дара. Кольцо на руку и медальон, что сейчас висел у него на шее, меч у бедра и клятву, данную от его имени. Самым ценным из даров был медальон, самым тяжелым — клятва. «Стоять против Тени, пока крепко железо и тверд камень. Защищать народ Малкир до последней капли крови. Отомстить за то, что нельзя защитить». И тогда его помазали благовонным маслом и нарекли Дай Шан, назвали следующим королем Малкир и вывезли из страны, обреченной на гибель. Двадцать человек отправились в опасный путь; до Шайнара добрались пятеро.

Защищать уже было нечего, оставалось только мстить за родную страну, и Лана готовили к этому с первых его шагов. С подарком матери на груди, с отцовским мечом в руках, с кольцом, обжигавшим ему душу, он мстил за Малкир с шестнадцати лет. Но никогда он не вел никого с собой в Запустение. Да, с ним отправлялся Букама и другие, но Лан не вел их. Его война — война в одиночку. Мертвого не оживить, а тем более не вернуть к жизни погибшую страну. А именно это пыталась теперь сделать Эдейн Аррел.

Ее имя эхом зазвучало в окружавшей Лана пустоте. На краю пустоты холодными предрассветными горами проступили разнообразные чувства, но Лан отправил их в пламя, чтобы все вновь обрело прежнее спокойствие. И вновь сердце его стало биться медленно, будто вторя копытам стоявших в стойлах лошадей, и биение мушиных крылышек зазвучало контрапунктом размеренному дыханию Лана. Эдейн была его карнейрой, первой женщиной в его жизни. Об этом едва ли не кричали тысячи лет обычаев, как бы он ни окружал себя коконом пустоты.

Ему исполнилось пятнадцать, а Эдейн была более чем вдвое старше, когда она запустила руки в его волосы, все еще вольно свисавшие до пояса, и шепотом заявила ему о своих намерениях. Тогда женщины еще называли его красивым и довольно смеялись, увидев, как он смущенно краснеет, и полгода она находила удовольствие в том, чтобы ходить с ним под ручку и завлекать его в свою постель. Так было, пока Букама и другие воины не вручили Лану хадори. Когда на десятый день рождения ему дали в руки меч, по обычаю Пограничья он стал считаться мужчиной, хоть и был еще слишком мал для меча. Но у Малкири плетеная кожаная лента имела огромное значение, ведь с того мига, как мужчина впервые повязывал ее себе на голову, он один вправе решать, куда он идет, когда и зачем. И мрачная песнь Запустения стала стоном, заглушившим все прочие звуки. Негромко произнесенная клятва, запечатленная в сердце Лана, направила его шаги.

Минуло почти десять лет с той поры, как Лан верхом покинул Фал Моран и Эдейн смотрела ему вслед. А когда он вернулся, ее уже не было. Но Лан ясно помнил ее лицо — куда лучше, чем лица тех женщин, которым с тех пор случалось делить с ним ложе. Больше он не мальчик, чтобы думать, будто она любит его просто потому, что решила стать его первой женщиной, однако у малкирских мужчин бытовало присловье: «Твоя карнейра навсегда уносит с собой частицу твоей души и носит ее точно ленту в волосах». И обычаи порой требуют от человека большего, чем закон.