Легенды авиаторов. Исторические рассказы

— Прапорщик Арцеулов хорошо летает, красиво... Он не разобьется. Кого раз похоронили

— тот сто лет жить будет.

Мутак широко раскрыл глаза:

— Что значит — «похоронили»?

— Вы не слышали? Арцеулов сам рассказывал... Пару месяцев назад слух прошел, а потом

и газеты напечатали, будто прапорщик Арцеулов, летчик-истребитель русской армии,

погиб геройской смертью. Едва сумели доказать, что жив-живехонек. Даже сюда вот

направили, чтобы обучил новых летчиков-истребителей и с ними вернулся на фронт.

Француз только рукой махнул.

— Виртуозничает, — проворчал он. — Разгрохает самолет, а новых ведь не ожидается.

Самолетов в школе было немного, и все отборные, новые — «Ньюпор X» и «Ньюпор XI»

и даже два «Ньюпора XХI», причем последние — не русской постройки, а оригинальной,

французской. Они прибыли из Франции совсем недавно.

Арцеулов не бился. Бились другие.

По вечерам, закончив полеты, прапорщик обсуждал с Невдачиным проблемы — не

столько текущие, сколько имеющие гораздо более общее значение.

— Я вижу в Севастопольской школе главный центр именно практической авиации, —

говорил Константин Константинович. — Так сказать, лабораторию техники полета. И

наше отделение истребителей играет здесь особую роль. Но есть один злой демон, и пока

он остается, нам не победить.

— Вы что имеете в виду, Костя? — спросил Невдачин.

— Будто не угадали. — Арцеулов вздохнул. — Чем больше мы занимаемся, тем больше

поломок и аварий. А причина чаще всего одна и та же: штопор. И всегда кажется, что это

какая-то загадочная ошибка пилотирования. Но ведь у нас собраны лучшие!

— Я много раз видел это, — кивнул Невдачин. — Еще в десятом году, когда работал

мотористом. Я летаю с тринадцатого года... — Он помолчал. — Но тогда летали невысоко

и медленно, и все происходило менее катастрофически. В одиннадцатом году поручик

Краховецкий на Мокотовском поле в Варшавской школе авиации вот так ушел в штопор

на «Фармане». Самолет вдребезги, летчик отделался царапинами. Та же история на том же

аэродроме — через год: летчик Супневский разгрохал «Блерио». Такие же случаи помню

и в Петербургском аэроклубе. Но скорость у самолетов была километров пятьдесят в час,

и штопоры заканчивались для летчиков относительно благополучно.

— Поэтому и не тревожились, — задумчиво произнес Арцеулов. — Хотя следовало бы

насторожиться. Хотя бы потому, что из штопора еще ни одному летчику выйти не

удалось. Кстати, ведь и второй из братьев Ньюпор, Шарль, авиаконструктор, тоже

разбился в летном происшествии из-за штопора — в 1912 году... Так что этот режим

приводит к аварии самолета не-ми-ну-е-мо. Вот что звучит фатально. И при том летчики

не в состоянии отдать себе отчет в том, как же такое могло произойти. Почему самолет

вдруг потерял управляемость и стал падать, крутясь.

— А вы что думаете? — спросил Невдачин. — Я ведь вижу, появились у вас кое-какие

мысли на сей счет.

— Пока только очень неопределенные. — отмахнулся Арцеулов. — Но после того, как

появились «Фарман XVI» или «Ньюпор IV» и скорость стала доходить до девяноста

километров в час, летчики начали разделять участь своих самолетов.

— Помню, — кивнул Невдачин. — Когда я переобучался на военного летчика в

Гатчинской авиационной военной школе, с штопора — и как раз на «Фармане XVI» —

погибли капитан Дмитриев и поручик Серов. А еще — Стояновский, Синельников,

Артемьев...

Его лицо омрачилось.

— И это будет продолжаться, — мрачно заключил Арцеулов. — Пока мы не разберемся с

«демоном» лично.

«Демон» дал о себе знать буквально на следующий день.

Полеты начались по плану.

Отрабатывали «петлю».

Арцеулов находился еще в воздухе, когда унтер-офицер Червинский на «Ньюпоре XI»

вдруг сорвался в штопор.

Константин Константинович посадил самолет, когда все было уже кончено.

«Ньюпор XI» Червинского рухнул с высоты тысяча пятьсот метров.

За несколько дней до этого при подобной же аварии погиб унтер-офицер Корнейчук.

Теперь вот — второй случай.

— Жив! — донеслись крики.

Это было похоже на чудо.

Искалеченного пилота отнесли в госпиталь. К вечеру он едва мог говорить, но сразу

потребовал, чтобы к нему призвали Арцеулова.

— Что было, — невнятно говорил раненый летчик, — так одна странность... Может, оно

неважно...

— Все важно, все, — быстро, даже как-то жадно сказал Арцеулов. — Любая мелочь. Ты

только не волнуйся.

— Рули не действовали... — продолжал Червинский. — Совсем. Самолет только вращался

носом вниз. Сколько ни старался его вытянуть, он лишь усиливал вращение. Так и упал.

— Вс, отдыхай. — Арцеулов встал, прикусывая губу. Сообщенное показалось ему

чрезвычайно интересным.

До сих пор никто толком не в состоянии был поведать оставшимся на земле — что,

собственно, происходит, когда самолет срывается в штопор.

«Ну вот что. — Арцеулов посмотрел в темное, усеянное звездами небо. — Я как-никак

начальник отделения летчиков высшей квалификации — истребителей! Кому, как не мне,

выяснить, что такое штопор и как победить его?»

У него появилась идея, которая утверждалась и крепла с каждым днем.

Встречный поток воздуха обтекает попавший в штопор самолет под слишком большими

углами — снизу и сбоку. Отсюда и неуправляемое «самовращение».