Легенды авиаторов. Исторические рассказы

охлаждения масла используется ментоловый спирт. Как видите, испаряясь, он отводится

на поверхностный радиатор в киле, стабилизаторе и фюзеляже, а после конденсации в

жидком виде поступает обратно.

— Элегантно, — сказал Удет первое, что пришло в голову.

«Дядюшка Эрнст» принял это за решительное одобрение.

— Далее. Мы исключили мотораму. Капот буквально обтекает двигатель, он усилен и сам

несет мотор. Крыло с одним лонжероном. Топливо в четырех баках. Баки занимают,

согласно нашим расчетам, сорок пять процентов размаха крыла. И кстати о крыльях...

— Да? — спросил Удет, видя, что Хейнкель запнулся.

Однако знаменитый конструктор вдруг рассмеялся:

— Дело в том, что мы одновременно проектировали две пары крыльев — с размахом в

девять метров и с размахов в семь с половиной метров. Наш главный конструктор,

Гюнтер, не слишком хорошо встретил мою идею, но... Но я не отказываюсь от надежды

установить новый мировой рекорд скорости. Собственно, для этого и требовалось второе

крыло — меньшего размаха и площади. Для истребителя оно не годится, однако для

спорта...

Последнее слово окончательно покорило Удета. Он тряхнул головой и подошел к

летчику-испытателю, который уже ждал команды.

— Господин флюг-капитан! — обратился к нему Удет. — Прошу вас уступить мне свое

место.

Флюг-капитан Гертинг отсалютовал герою-асу. Удет лично забрался в кабину.

Хейнкель с замиранием сердца следил за происходящим. Возможно, вот он — звездный

час для его самолета...

И — да. Ни самолет, ни пилот не подвели. Эрнст Удет установил на He.100 невиданный

рекорд — 631 километр в час.

8 июня 1938 года, Берлин, редакция газеты «Берлинер Цайтунг»

Фотокорреспондента Руди Готше вызвали к главному редактору.

Руди вошел в кабинет довольный. Он вернулся с Балтики с отличными фотографиями:

славный сын германского народа Эрнст Удет устанавливает новый рекорд скорости на

творении гения германских авиаконструкторов!

— Руди, — главный редактор странно не смотрел ему в глаза, — где твои негативы?

— В папке, — ответил фотограф. — Я всегда храню все в папках, надписанным.

— Отдай их мне.

— Я могу узнать причину?

— Нет, — сказал главный редактор и многозначительно показал пальцем наверх, между

потолком и портретом фюрера. Он прикрыл глаза, как бы кивая.

Руди расстроился.

— Но я так удачно...

— Мы отберем лучшие снимки, — заверил его редактор. — Те, которые лучше для

Германии.

Ничего не подозревающий фотограф, конечно, не мог и предположить, как сложилась

ситуация.

А сложилась она следующим образом.

«Наверху» — в воздушных сферах между потолком и Гитлером, — было принято

оригинальное решение: убедить весь мир в том, что рекорд был поставлен не на He.100, а

на He.113. Люфтваффе нуждались в деньгах. Деньги имелись у потенциальных

зарубежных покупателей.

Их надлежало убедить в том, что He.113 состоит на вооружении люфтваффе и что это

вообще первоклассная машина. Мировые рекорды устанавливает. Чтобы именно He.113

продавать доверчивым иностранцам!

Для того, чтобы дотошные европейцы и еще более дотошные русские не выведали истину,

из прессы срочно изъяли все четкие снимки He.100. Так погибли лучшие творения Руди

Готше...

А тем временем международному сообществу уже вовсю представляли He.113.

Начало ноября 1939 года, Мариэнэ

— Наконец-то!

Корпорации «Хейнкель» было разрешено поставлять истребитель на экспорт.

Японцы ждали этого разрешения, буквально топчась на пороге фирмы. На аэродроме

Мариэнэ уже готовились принять старых клиентов, как вдруг...

— Господин Хейнкель, мы получили сообщение от закупочной комиссии Советов, —

доложили Хейнкелю.

Эрнст Хейнкель вздрогнул.

— Когда приезжают русские?

— Они уже здесь. — На стол легли бумаги. — За поставку ценного сырья Советы хотят

приобрести образцы немецкого вооружения.

— Проклятье! — Серые глаза Хейнкеля, уменьшенные линзами, забегали. Он

лихорадочно соображал.

Необходимо развести советских специалистов и японских. Чтобы они не попадались друг

другу на глаза. И самолет... О каком самолете они хотят говорить — о стотринадцатом

или о сотке? Все так запутано...

Иван Федорович Петров, начальник ЦАГИ, начал как раз с «сотки».

Вместе с советским летчиком-испытателем Степаном Супруном Петров вышел на

аэродром.

— Вон он, ихний самолет, — кивнул Супрун. — Ох, полетаю, Иван Федорович!..

— Давай, лезь в кабину, немцы разрешили, — кивнул Петров.

Минут пятнадцать Супрун смотрел в кабине приборы. Выглянул, окликнул начальника:

— Дядя Ваня, проверь, как оно — в норме?

«Дядя Ваня» проинспектировал.

— Да вроде все в норме. Заводи мотор, послушаем.

Супрун завел мотор, вслушался в «музыку».

— Можно лететь, — подытожил он. — Надо немцам сказать, чтобы выводили на старт.

Петров был озадачен: ему показалось, что немецкая сторона не ожидала подобного

поворота. По аэродрому забегали стройные, молчаливые фигуры — взад-вперед.

Некоторые — с острыми папками под локтем.

— Да что там? — с досадой воскликнул Петров.

Через полчаса старательно выговаривающий по-русски слова молодой офицер доложил: