Легенды и сказы лесной стороны

свистели по-разбойничьи. Из кустов ватага удальцов

высыпала с бердышами да копьями, по пояс в Волгу

забежали молодцы, баржу крючьями да баграми за-

цепили и к берегу подволокли. Как увидел баскак

страшное вольное войско, первым с борта в Волгу

скакнул, а за ним его воины. Да, видно, в воде ны-

рять не то, что на коне скакать. Побарахтались, свое-

го бога на помогу покричали да и на дно пошли, как

камни тяжелые.

А молодцы-удальцы, не откладывая, принялись

поклажу баржи тормошить. Первым им в руки бочо-

нок попался, с медом пьяным, разымчивым, что боя-

ре-угодники в подарок хану посылали. К меду бочо-

нок стерляди выкатили, расколотили, на песке среди

ракитника огонь развели, кругом сели и пировать на-

чали. И не забыли пить за здравие Семки-смерда, Са-

рынь Позолоты по прозванию, атамана удалого, и за

его залетку-зазнобушку из терема боярского, отваж-

ную и верную помощницу.

Скоро к берегу голодный люд набежал, баржу-по-

судину от снеди опорожнили и опьянели все, не столь

от меда, сколь от непривычной сытости. К вечеру бар-

жа совсем опустела, над водой поднялась, на волне

покачалась, будто раздумывая. И с пустой утробой

вниз по Волге поплыла. Одна-одинешенька и пустым-

пуста. Принимайте, ханы-басурманы, подарки от воль-

ницы земли низовской!

Невелика была ватага атамана Позолоты. Всего-то

полдюжины молодцов, сам седьмой. Но боярам и бас-

какам, ханским прислужникам, казалось так, что

глухомань заволжская, берега Волги низовые и гор-

ные кишат разбойной голытьбой, удальцами отчаян-

ными. Да на то и смахивало. Как пробежит слух-мол-

ва, подобно ветру свежему — грозы предвестнику, что

Семен Позолота по Волге плывет, вся голытьба и

смердь голодная ждали да слушали, когда на реке

бранный шум поднимется. Знали, что будет скоро

для брюха еда, одежа для плеча. Ватажками и в оди-

ночку к осиротевшей барже спешили и сноровисто

ее от остатков снеди и товаров разгружали. Да не во-

ровясь, не спеша, не кое-как, а с прибаутками да при-

говорами: «Боярин да хан-татарин наши избы грабят,

а мы их на Волге гладим. Бог правду знает: как при-

шло, так и ушло!» А остатки от добычи немалые, как

после сытого барса снежного.

И не укрыться, не утаиться было от грозного Са-

рынь Позолоты ни торговому человеку — купцу богато-

му, ни боярину, ни баскаку-басурману. Словно во сне-

вещуне привидится, или кто невидимый на ухо ата-

ману шепнет, что по Волге посудина с богатым гру-

зом плывет. С ватажкой из шести соколят налетит,

разобьет, вино заморское да серебро заберет, а одежу

да снедь береговой голытьбе оставлял. А хозяину с

охраной дорогу в Волгу указывал, рассуждая по-бо-

жески: «Коли волгарь наш коренной, так выплывет,

а коли захребетник какой, боярин, баскак, так води-

цы хлебни, ко дну иди!» Вот так и получалось, что

опознавать да предавать атамана Позолоту было не-

кому. А перед лютой зимой, когда мать Волга мерт-

вым сном засыпала, Семен Позолота со товарищами в

Печерскую обитель приходили, да с такими дарами,

что настоятели и келари вслух не дивились. Сам По-

золота до весны вратарем служил, а шестеро дружков-

товарищей на других делах в монастыре и по посад-

ским людям прислуживали, как люди жизни самой

праведной.

Но скучно и безрадостно было той порой житье

Оленки, дочки воеводиной. Давно бы ей замужем

быть, деток родить, мужу-боярину во всем угождать,

а она, как трава колючая да жгучая, из-под воли от-

ца-матери выбилась. И не хочет идти ни за боярина,

ни за басурмана. Взять бы отцу-воеводе в руки

плеть ременную да отхлестать голубушку по обычаю

басурманскому, да под замок посадить на хлеб, на

воду, на вольный свет не выпускать, солнышка не ка-

зать! Авось образумилась бы и присмирела, забыла

бы, как днями и ночами из дома-терема пропадать.

Да вот беда: дура воеводиха за дочку храбро засту-

пается, грехи-проказы ее покрывает, волю дает. Не

зря дочка с весны до осени по дням и ночам пропа-

дает.

Грозится, сердится воевода Тупой Бердыш: «Ой

как тоскует, тужит по ней келейка в Зачатьевской

обители, давно пора упрятать туда дочь непослуш-

ную, распутную. Осрамила на весь град, опозорила!»

А время катилось да катилось вслед за солныш-

ком. И мелькали дни да недели безжалостно. Только

зло-лихо не торопится. «Лихо, оно споро — не пропа-

дет скоро!» Это пословье русское старым-старо — ро-

весник гнету ханскому, живет от времени засилья ба-

сурманского. Лихо спорое и живучее, да оно и при-

липчивое.

Привыкли к тому лиху ордынскому и князья, и

бояре именитые. Переняли обычаи басурманские, на-

учились ползком подползать к ногам хана ордынско-

го, и угодничать, и подличать. Мздоимство и лесть

переняли. Ханов задабривали, а друг на друга, брат

на брата подкопы копали, наветы придумывали. На-

учились в ругательствах свою честную мать поминать

словами оскорбительными, непристойными, а своих

дочерей под замком держать, добрым людям не ка-

зать.

Задыхался народ низовской земли между двух

тяжких стен: промеж боярином и ханом. Но и зады-

хаясь, противился и копил в сердце ненависть. Вот и

Семка-смерд и во славе своей не мог забыть, что ку-

лига его у боярина, а жена у басурмана. В ту пору

низовской землей князья Иван да Данило поначалу