Легенды II (антология)

— О, Ласкиль! — И Касинибон тут же попотчевал Фурвена слезливейшей лирикой нимойянского поэта, одной из ранних его работ -- но, видя нескрываемое презрение Фурвена, снова покраснел, осекся и переключился на более поздние стихи, на третий из темных «Сонетов примирения», который и прочел с удивительным артистизмом и глубиной. Фурвен, хорошо знавший и любивший этот сонет, мысленно следовал за декламатором и был странно тронут — не только самими стихами, но также восхищением и мастерским чтением Касинибона.

— Это мне гораздо больше нравится, чем первые два, — сказал он, чтобы прервать неловкое молчание, наставшее, когда отзвучало стихотворение.

Касинибон, видимо, остался доволен.

— Понимаю. Вы предпочитаете более глубокие, серьезные вещи, правда? Тогда, вероятно, две первые попытки навели вас на ложные мысли. Позвольте вас уверить: я, как и вы, предпочитаю позднего Ласкиля. К многому из того, что попроще, я тоже сердечно привязан, но поверьте, пожалуйста: я обращаюсь к поэзии за мудростью, за утешением, за наставлениями гораздо чаще, чем просто желая развлечься. Вы сам тоже творите в серьезном жанре, не так ли? Человека большого ума видно сразу — очень хотелось бы почитать. Как странно, что я нигде не встречал вашего имени.

— Я уже сказал, что мой дар скромен, и стихи мои тоже на многое не претендуют. Развлекать — вот и все, на что я способен. Свои опыты я никогда не публиковал. Мои друзья думают, что напрасно, но мои безделки не стоят такого труда.

— Не прочтете ли мне что-нибудь?

Ну, не абсурдно ли — говорить о поэзии с вожаком бандитов, чьи подручные так грубо схватили его и заперли в этой пограничной крепости, причем надолго, как начинал догадываться Фурвен. В голову не шло ничего, кроме явных глупостей, пошлейших творений пошляка-придворного. Фурвен просто не мог разоблачить себя перед этим странным разбойником как пустой, бессодержательный стихоплет, каковым, по своему внутреннему убеждению, он и являлся. Он отговорился тем, что слишком устал и переволновался, чтобы исполнить что-то надлежащим образом.

— Тогда я надеюсь на завтрашний день, — сказал Касинибон. — Буду очень рад, если вы не только познакомите меня со своим творчеством, но и создадите нечто новое за время пребывания под моим кровом.

Фурвен внимательно посмотрел на него.

— И сколько же, по вашим расчетам, я здесь пробуду?

— Это будет зависеть, — в глазах Касинибона снова зажглось лукавство, уже не столь безобидное, — от щедрости вашей семьи и друзей. Об этом мы тоже поговорим завтра, принц Айтин. — Он показал за окно. Лунный свет проложил по алому озеру длинную рубиновую дорожку, ведущую на восток. — Этот вид, принц, просто обязан вдохновить человека вашего склада. — Фурвен молчал, и Касинибон, не смущаясь, заговорил о происхождении озера, о множестве мелких организмах, придавших окружающей среде такой цвет — как обыкновенный хозяин дома, гордящийся местной достопримечательностью. Но Фурвен в данный момент не проявлял интереса ни к озеру, ни к его обитателям. Касинибон это понял и сказал напоследок: — Желаю вам доброй ночи и спокойного сна.

Итак, он действительно пленник, и держат его здесь ради выкупа. Что за прелестный комический поворот! И надо же себе вообразить — в самый раз для человека, который до седых волос не излечился от любви к идиотской романтике Даммиюнде, — что за Фурвена можно потребовать выкуп!

Тем не менее Фурвен, впервые с тех пор, как здесь оказался, начинал ощущать тревогу. Это дело нешуточное. Касинибон, может быть, и романтик, но не дурак — его неприступная твердыня служит тому свидетельством. Он умудрился стать независимым правителем обширной области в каких-нибудь двух неделях пути от Замковой горы и пользуется скорее всего абсолютной властью, не считаясь ни с какими законами, кроме своих. Его люди явно не знали, что путник, попавшийся им на лугу с золотой травой, — сын коронала, но не побоялись притащить его к Касинибону, когда он уже назвал себя, а сам Касинибон, очевидно, не видит особого риска в том, чтобы держать у себя младшего сына Сангамора.

Выкуп! Подумать только!

Любопытно знать, кто этот выкуп заплатит? У самого Фурвена нет сколько-нибудь значительных средств. У герцога Танижеля они, разумеется, есть, но он, вероятно, сочтет письмо с просьбой о выкупе одной из милых шуточек Фурвена и выбросит его, посмеявшись. Повторное, более настоятельное послание вполне может постигнуть та же участь, особенно если Касинибон запросит за освобождение пленника несуразно высокую сумму. Герцог — человек состоятельный, но готов ли он отдать, скажем, десять тысяч реалов, чтобы вернуть Фурвена ко двору? Многовато для никчемного стихоплета.