Легенды Ицкарона. Сказка о пропавшей жрице (СИ)

Я все еще была жива — и это было хорошей новостью. Я более не находилась в воде, а лежала на чем-то твердом — и это было прекрасно. На этом хорошие новости заканчивались. Болело все тело, боль была во мне, я была болью. Каждый вздох давался с большим трудом: было ощущение, что мои легкие кто-то сжал в один неаккуратный комок, а потом постарался расправить их, но не слишком преуспел в этом. Причем, занимаясь мною, этот кто-то не слишком обращал внимание на то, что у меня есть ребра. Руки и ноги больше не скручивала судорога, но любая попытка напрячь или расслабить мышцы, отдавалась страхом, что она снова вернется. Плечи и спина затекли, голова раскалывалась, желудок принял столько соленой воды, что просто не в силах был удерживать ее в себе. Кстати…

Я перегнулась через борт лодки, чуть при этом из нее не вывалившись, и меня вырвало морской водой пополам с горько-соленой слизью. Этим я перепугала нескольких мелких рыбешек, плывших рядом, но зато мне немного полегчало. Настолько, что теперь я могла осмотреться.

Солнце высоко в небе — сейчас позднее утро, светлое и теплое, каким и положено быть утру в начале сентября. Я в лодке. Маленькой — в такой вчетвером будет тесно, плоскодонной, но зато с мачтой и косым парусом. Парус поднят и пузырится под свежим ветром, лодка, скользя по волнам, идет вдоль скалистого берега на запад. Берег близко — метров восемьсот, не более. Гораздо ближе, чем был тогда, когда я начала тонуть. Кстати, а кто меня спас?

— Кхрахэ эхру флофэ хефт[58], — услышала я.

Я повернула голову и увидела девочку лет тринадцати на вид, сидящую на корме лодки. Глаза у нее были желтые, чуть раскосые, волосы — рыжие. Огненно-рыжие. Медно-рыжие. Кожа — светлая, даже скорее бледная, в рыжих мелких веснушках. Скуластая. Нос несколько длинноват, но не настолько чтобы хоть как-то ее испортить. Губы тонкие, рот небольшой. Фигурка хрупкая, но без излишней худобы, несколько лет пройдет, округлится, где надо — очень даже красивая девушка получится. Одета она была в белое с красной вышивкой летнее платье в катайском стиле чуть ниже колен — что-то среднее между тропиканским сарафаном и эльфийской туникой, только с широкими рукавами. Заговорила она со мной на лутомском, если не ошибаюсь.

— Я не понимаю, — ответила я на ицкаронском.

Девочка покачала головой — она меня тоже не поняла. Я повторила ту же фразу по-жарандийски, но результат получила тот же. Очень странно, сурано-ицкаронский наравне с жарандийским — самые распространенные языки на Лакотале.

— Нюи жонгшугу као атай?[59] — спросила она, растягивая слова.

Это, кажется, по-катайски. Еще один язык, на котором я не говорю.

— Может, по-эльфийски понимаешь? — спросила она на наречии ледовых эльфов.

Сказать точнее, ее ледово-эльфийский был весьма архаичным, да еще и приправлен каким-то странным акцентом, но я его замечательно поняла — все-таки я специалист по эльфийской культуре.

— Понимаю и говорю, — ответила я на том же языке.

— Я просила тебя лодку не переворачивать, — сказала она, зачем-то оглядываясь назад, — но ты уже и так сидишь аккуратно. Ты кто?

— Лара Уиллис из Ицкарона, жрица Луни, доктор археологии, — отрекомендовалась я. — Можно просто — Лара. Это ты меня спасла?

— Ага, — ответила девочка. — Я. Плыву, слышу — тонет кто-то. Гляжу — ты! Ну и вытащила. Кстати, одежду лучше сними и просуши, а то простынешь.

Совет был недурен — мой костюм промок насквозь. Конечно, если мне и суждено было подхватить сегодня простуду, то я это уже сделала, но лучше сушить одежду на ветру, а не на себе.

— Спасибо, — сказала я, стягивая рубашку. — Мне уже казалось, что все — отплавалась. Я твоя вечная должница. Если я могу для тебя что-то сделать, тебе стоит только сказать.

— Да ладно, — махнула рукой девочка. — Сочтемся, и не раз. Там рядом с твоим луком кусок парусины есть. Он рыбой весь пропах, зато сухой, — завернись. А одежду на борт вешай, пусть сохнет. Меня Хуа-Яши[60] зовут. Это имя означает «суть огня». Но на этом глупом языке мое имя звучит не слишком благозвучно, так что, если хочешь, можешь мне придумать другое.

Странная она, моя спасительница. Не только из-за имени — мало ли какие имена бывают. Что-то ненормальное было в том, как она двигалась, как смотрела, как произносила слова. Что-то такое, едва уловимое. Что-то хорошо мне знакомое. Вот только я понять не могла, что именно.

— Если позволишь, я буду называть тебя Огнией, — сказала я, укутываясь в кусок старого паруса. — Огния — на моем родном языке означает примерно то же, что и на твоем.

— Огния, — произнесла девочка задумчиво, будто пробуя имя на вкус. — Красиво. Мне нравится. Огния. Да! Пусть меня теперь так зовут, раз я изгнанницей стала. Огния.

— Ты — изгнанница? — удивилась я.

— Да, получилось так, — подтвердила Огния и снова оглянулась. — Ты сказала, что ты — доктор археологии. Археологи — это которые всякие древности ищут и в старых гробницах копаются?

— Хм. Можно и так сказать.

— Ну да, ну да, — задумчиво покивала девочка. — Археолог. Хорошо. И жрица? Чья-чья жрица? Луни?