– Вы намекаете на то, что повелительница занимает пост лишь номинально, а в действительности управляет войском кто-то из офицеров-мужчин, – усмехнулся посланник, разводя руками. – Я понимаю. Трудно поверить в то, что юная девушка ведёт сотню высших воинов королевства, не правда ли? Отдаёт приказы, которые беспрекословно исполняются. Принимает решения в переговорах и в бою… – он снова улыбнулся очень радушно и приветливо.
– Но если она ошибётся? – прошептала Седим.
– Иногда она ошибается, – с достоинством кивнул посланник. – Нет ничего удивительного, чтобы ошибаться в столь юном возрасте, занимаясь неподобающим для девушки ремеслом.
Мои приближённые закивали, делая понимающие лица. Посол ещё раз кротко улыбнулся, и с милой улыбкой вырвал их сердца:
– Но её не поправляют, нет. Всё делается так, как она сказала. Ведутся войны. Гибнут люди. Гибнут наши солдаты. Сопротивляющиеся гарнизоны и их крепости сметаются с лица земли.
Мы молчали.
– Но всё же… – добавил он, – Её Высочество великодушна. Она с завидным постоянством предпочитает бескровнейшие из путей. И отдаёт приказы об атаке лишь в крайнем случае.
Мы молчали.
– Вы спросите, почему королевские подданные принимают это командование, даже зная, что оно бывает ошибочным, и озарено недостатками детства? – с пониманием осведомился посол.
Мы молчали. Посол улыбнулся и развёл руками.
– Лишь потому, что мы, познавшие за тысячу лет и тиранию самовластных взрослых, не проникшихся в нежном возрасте нужными ценностями, и разгул безобразий от воссевших на трон самовлюблённых детей, последние несколько столетий превыше всего ценим значимость воспитания. В первую очередь, королевских особ. Для королевства ничего не значит потеря пары-тройки крепостей, десятка-другого высших воинов. Если закалка нужного качества стали даётся такой крохотной ценой, мы рады и счастливы. И мы ведём настоящие завоевательные походы, преследующие реальные цели. Не потому, что нам нужны ваши разрозненные крепости. А потому, что нам нужны разумные и опытные правители. Один разумный правитель у нас уже есть. В качестве истинного военачальника, в нашем отряде присутствует великодушная, осторожная и мудрая девушка. Без малого два часа спустя этот ещё почти ребёнок отдаст приказ уничтожить крепость не потому, что её переполняет ощущение власти или радость разрушения. А потому, что так нужно – в нашей крошечной войне, в которой закаляется настоящая сталь.
Речь его произвела нужное патетическое впечатление на всех, кроме меня и моего старика.
– И поэтому, – сказал я, – вы привели сюда сто воинов вместо десяти.
– О, нет, – не раздумывая, ответил посол, кланяясь чтобы спрятать глаза. Чувствуя, что максимальную осторожность нужно проявить именно сейчас. – Сто воинов присланы не для защиты Её Высочества. Обычно мы действительно берём с собой не больше двадцати, и этого всегда хватает. Но в этот раз мы привели с собой сотню. Не для того, чтобы драться. Не ради насмешки. Не чтобы испугать или подавить ваш моральный дух. Мы честны со всеми, кого завоёвываем, и никогда не сделали бы этого. Сто воинов с нами – лишь знак уважения к вам, Лорд Ива. Мы многое слышали о вас. Мы знаем, как вы отважны.
– Довольно. Вы можете продолжать развлекать моих домашних рассказами. Я закончил с вами. Час спустя вы получите письмо, которое передадите вашей осторожной девушке. И после мы увидим, какова её мудрость.
– О… – сказал посланник, опять склоняясь, чтобы дать себе время подумать.
Но я ушёл из зала, не дожидаясь, пока он распрямится.
– Позвольте спросить вас, – тихо сказал мой старый начальник гарнизона. – Почему?
– Как ты сам думаешь? – пожал я плечами, стоя у окна, чувствуя тяжесть на боку, где висел меч, и на душе, где тлело сердце.
– Я думаю, мой лорд, – помедлив, честно ответил он, – вы чересчур отважны для этого боя. Слишком честны. Все знают вашу честность и доброту. Я знаю лучше всех. Думаю, что вы собираетесь вызвать на поединок одного из воинов принцессы. Думаю, вы проиграете его и погибнете, ибо, следуя вашей всегдашней чрезмерной серьёзности, поединок будет до смерти. Думаю, через десять лет все будут воспринимать вашу гибель не как героический поступок, а как ужасную глупость. Ведь если бы вы сдались, королевский эдикт назначил вас управляющим, и всё стало бы как раньше, а разница между свободным и вассалом оказалась столь незначительной, что через десять лет люди, живущие в спокойном, процветающем графстве, помнили бы о вас, лишь как о сумасшедшем.
Он помолчал, рассматривая мою спину и тяжко вздыхая от любви ко мне.