Легенды Лиса

Блик от солнца прорвался сквозь затемненные окна, лоскут зноя вплыл через открывшуюся дверь — вошла старушка в цветастых юбках, с ребенком, уселась на переднее сиденье, задвинув дверцу ногой.

В чем смысл всего этого, подумала она, я начинаю эти отношения и обрываю, потому что со временем чувства кончаются, истощаются, как родник. Здесь слишком много родников пересыхает, в этой жаре. Сегодня совсем жарко. Хочу домой. Домой. Домой.

Но дом был гораздо дальше, чем та комната, в которую она поднималась сейчас по лестнице на четвертый этаж, пропуская студентов, спешащих на занятия или лениво идущих спать после ночных дел. Дом… был так далеко.

В солнечном сплетении набухла тяжёлая, подобная вакууму смерти, капля тоски. Лицо скривилось в маску усталого клоуна.

Я не хочу всё это снова, не хочу эти чувства заново, к новому милому, подумала она — но в то же время она хотела, хотела именно это, и именно снова, потому что в этом пряталось неимоверное очарование, переживание, сердце пробуждалось, и пело, жило. Каждый раз начинать заново — в этом был смысл. Все эти милые восхищались ей, любили её; и хоть на несколько месяцев она была тем, кем желала быть, самой собою. Она жила.

Это было просто и сложно, каждый раз совершенно понятно и в то же время непостижимо, восторженно-радостно и цинично-безнадежно. Каждый раз у этого не было будущего, но разве будущее важно для настоящего, которое жадно, предприимчиво и нежно проживалось день за днем?..

Да, думала она, роясь в кошельке и доставая ключ, это ущербная радость. Ну и что. Разве кто-то из них думает обо мне так, как я не могла бы представить? Разве их истинное отношение ко мне имеет настоящий смысл?

Дверь скрипнула и отворилась.

Она вошла в сумрак опущенных жалюзи, в нестройность чужой дешевой мебели, в шумящую свежесть старого кондиционера. Закрыла дверь.

Он сидел на кровати, упираясь локтями в расставленные колени, согнув спину и глядя в пол.

— Давно, — тихо и медленно сказал он, — давно не говорил с тобой.

Она постояла у входа, опустив на полку ключ и кошелек. Сняла туфли. Подумала о чем-то. Безразлично тряхнула головой, освобождая пропитавшиеся жарой волосы от заколки, и стянула футболку, не глядя вперед.

— Часто думаю, — сказал он с каким-то трудом в голосе, словно совершенно не хотел ничего сказать. Или словно считал разговор глупым и бесполезным, и заставлял себя говорить. — Думаю, чем ты занимаешься. Как живешь.

Она молчала, стоя перед зеркалом полуголая и рассматривая себя вместо того, чтобы идти в ванную.

— Я знаю, что тебе безразлично, и ты не услышишь. Ну… мне-то не все равно. Я думаю о тебе.

Она потянулась, выгибаясь вперед, чувствуя, как обрисовывается каждый изгиб тела, и захотела, чтобы кто-нибудь восхитился этими линиями, кто-нибудь обрадовался и улыбнулся её красоте. Кто-нибудь, чья радость осветила бы её изнутри.

Парень нахмурился, дернул плечом.

— Всё время вижу тебя с твоими… Ревную, ревную. От этого больно, ни о чем другом не могу думать. Внутри одна пустота.

Вздох, усталый вздох. Завтра с утра на занятия, думала она, а после занятий в кафе, а после работы — гулять. Обязательно встречу того, высокого у ворот в посольство, он хорошо запомнил меня, он так смотрел…

— Иногда мне кажется, ты просто невообразимо далеко, совершенно в другой вселенной, иногда что ты рядом… По идее, я должен просто наплевать. Чего я хожу за твоей тенью? Просто не могу не думать о тебе.

Не хочу думать, почти вымолвила она. Не хочу видеть, не хочу слышать, не хочу ничего помнить. Сейчас вымоюсь и засну.

— Какая глупость. Ты совсем меня не слышишь, — сказал он с каким-то глухим отчаянием и безнадежностью. — Дурацкий… — он задыхался — дурацкий разговор!.. Не слышишь, не видишь.

Минус, на этом дурацком счету снова минус, подумала она, все еще стоя перед зеркалом и рассматривая свое отражение, не обращая внимания больше ни на что. Что я буду делать с этим минусом… стипендию дадут через шесть дней.

— Я не жалуюсь, — спокойно сказал он, не поднимая глаз. — Весь этот разговор… Он ради… Я просто знаю ответ на вопрос. Хочешь ответ?

Чего я хочу, спросила она себя, чувствуя, что в первую очередь хочет вымыться в душе и еще часа два поспать, потому что потом нужно зубрить, не покладая учебников.

Он поднял голову, глядя куда-то сквозь потолок. И сказал:

— Будь у тебя хоть сто мужчин, хоть десять из них одновременно, ты не будешь с ними счастлива. Ты не можешь быть счастлива, потому что сама себе не позволяешь. Есть простейшая схема: каждый раз ты ищешь настоящую любовь, даже если говоришь себе, что это просто игра. Но каждый раз ты прекрасно знаешь, всё это ненадолго. Даже когда ты обманываешь себя, через месяц, через полгода или год все кончается, потому что ты с самого начала знаешь — это не всерьез, сейчас у тебя нет такой возможности, тебе нельзя. Ты не можешь жить без репетиции любви, но каждый раз хочешь больше, чем позволяешь произойти. Это так просто. Ты… принимаешь обезболивающее.