Легенды Лиса

Девочка-мама, вечный образ, освещавший мое детство и изменивший мою жизнь. Кто она? Выросшее из клеток погибшей матери юное и хрупкое существо, покорно генной памяти всем сердцем любящее меня и моего отца?.. Минутами мне казалось, от этой безысходной жестокости, которая была так прекрасна, я схожу с ума. Больше всего хотелось встретить ее и обнять, стоя молча, прижавшись друг к другу, раскачиваясь, как качаются деревья на ветру. Жить без нее, не дышать ей я уже не мог.

Я впервые узнал боль разлуки и страха; что все закончится, поле погибнет — и тогда в клетках моей девочки начнется какой-нибудь страшный генный распад — она ведь была связана с этим полем, все было связано с этим полем, хоть я и не знал, как.

— Сереж, есть будешь? — спрашивала лаборант Оля, наконец-то покидая гостевую комнату, где беспрестанно работала вместе с долговязым лаборантом Колей. Довольная и потягивающаяся, в ответ на мой кивок шла разогревать какой-нибудь миноборонский полуфабрикат, которыми наш дом все еще был забит.

— Сереж, можно видик посмотреть?

— Сереж, а как это включать?

Я объяснял, сердцем будучи уже не здесь.

В собранной папой сумке-ранце была кроме одежды поразившая меня коробка: с тремя бархатными кошелечками, в каждом из которых лежало понемногу ограненных сверкающих бриллиантов. Там же было две тонких пачки с деньгами и непромокаемый конверт с документами. Я осознал, что при желании отец мог бы положить сюда гораздо, гораздо больше денег — но он не стал. В боковом кармане лежало запечатанное письмо, на котором чернело: «Открыть там». Никакого удивления. Гипотеза оправдывалась шаг за шагом, мне оставалось только ждать и в нужный момент действовать без промедлений.

Где там, и куда вообще будет мое путешествие, я не спрашивал. Мне хватало подсердечных фантазий о волшебной стране, где мы со Светой вечно будем вдвоем. Я только не понимал, как папа умудрился ее для нас создать — хотя теперь мне думалось, что он стремился к этому всю жизнь.

За полчаса до полуночи, когда весь дом словно вымер, я, сидящий на отцовской кровати с тянущей пустотой ожидания в груди, с его крупными, очень дорогими часами на руке, внезапно увидел коричневый корешок моей книги-дневника, торчащий из-под его аккуратно сложенных бумаг.

Часом назад я положил дневник в сумку к остальным дорогим мне вещам. Удивленно привстав, подумав, что у папы такой же, я потянул его на себя, свалил пару журналов и стопку бумаг, раскрыл потертый и замасленный переплет.

«Вспоминал Свету. Какая она красивая. Люблю ее» — было написано там. Дальше шли страницы и страницы, исписанные твердым, взрослеющим почерком. Через некоторое время со схемами, и надписями на латинском, с выводами и формулами, но сердце мое уже жило отдельно от рук, а разум пытался вместить и осознать понятое лишь сейчас.

Телефон зазвонил, как сумасшедший, как всплеснувшееся безумие. Я взял трубку, падая в темноту, наваливающуюся со всех сторон.

— Здравствуй, сынок, — хрипловато, но, в общем, совершенно обычно сказал отец. — Ты уже все понял насчет этих апельсинов и минутных стрелок. Так что дам тебе только один совет… Что бы ты не чувствовал, чего бы не ждал, как бы четко, от начала и до конца не видел всю предстоящую тебе жизнь, с каким бы страхом не ждал смерти нашей жены, не тревожься. Мне понадобилось много времени, чтобы это понять. Но так надо, чтобы ты смог и без нее жить и быть счастливым. Сумей это, и ты покроешь весь долг перед своим родителем… перед дедушкой, которого никогда не увидит твой сын.

Трубка скрипнула, помехи от сотового шевельнулись и угасли. Кто-то что-то возбужденно на заднем фоне кричал. Кажется, они искали пропавшее поле, сейчас метнувшееся сюда. Я вздрогнул, почувствовав его плавный, стиснувший сердце приход.

— Пока сынок, — сказал папа. — Я очень люблю тебя. Прощай.

— Пока, папа, — вымолвил я с трудом, и сердце взметнулось, осознавая эту потерю его навсегда, и эту встречу с самим собой. — Люблю тебя, папа! Прощай!..

Луна светила безмолвно, ветер притаился в кронах и кустах, ожидая чьей-нибудь трагической смерти, чтоб обездоленно взвыть во всю мощь. Я влез на стену, чувствуя пульсацию поля. Оно было здесь, дышащее, нечеловечески насмешливое, холодное. Я чувствовал его.

— Эй, младший, — окрикнул невесть откуда взявшийся спецназовец, возникший из-за дерева, словно тень, — ты куда?

— Гулять я. К подружке во двор. Задрало уже тут сидеть.

— Ладно, иди, — подумав, разрешил он. — Но возвращайся быстрее. И если что, кричи. А то хулиганы какие-нибудь. Отвечай потом перед Сергей Сергеичем, он же убьет.

Я кивнул. Поле вздулось, напряглось, пробегая судорожными бесцветными волнами, обволокло меня с ног до головы, пронизало тело и пропустило, обдав все тем же холодом и тошнотой. Минутная стрелка шагнула на полдиска назад.