Легенды нашего времени

Неужели и в нем война оставила каплю своего яда, своей ненависти?

— Уйди, прошу тебя.

Я ушел, чувствуя терпкую горечь во рту.

— Вроде с тобой все в порядке, — сказал Гад, в конце дня принявший меня.

— Простая царапина.

— А ведь был на волосок, счастливчик ты этакий!

— Да уж, если бы не ты!..

— В следующий раз будешь внимательнее. Я не всегда буду рядом, чтобы выбросить тебя из машины.

— Слушаюсь, командир.

Хотя лицо его обострилось от напряжения и бессонницы, он был спокоен, бодр и полностью владел собой. Перед тем, как меня отпустить, он сообщил последние новости: мы идем от победы к победе, мы побеждаем на всех фронтах. На Синае противник удирает во все лопатки; вся нация держит пари!

— А Старый город?

— Мы возьмем его завтра. Завтра утром.

Мы пожали друг другу руки, и я вернулся к себе. Иоав показал, где ложиться.

— Пол жестковат, но сейчас ты этого не заметишь.

Я остановился, чтобы посмотреть в окно. Затемнение превратило город в призрак. Вчера, только вчера,

человек, которого я никогда не узнаю, стоял, вероятно, перед этим же окном; о чем он думал?

— Ложись, — сказал Иоав. — Ночь пройдет быстро. А потом...

Где жители этой деревни? Где дети этого дома?

— Ты что, не слышишь, что тебе говорят? — раздраженно спросил Иоав.

Я растянулся на полу. Мне вовсе не хотелось спать. Я бы охотнее вышел прогуляться. Но это воспрещалось. К тому же это было опасно. Ладно, попробуем заснуть. Но спать я не мог. Чем больше я старался, тем дальше убегал от меня сон. Опять меня бросило в лихорадку, опять стала мучить тревога. Я был на пределе усталости, на пределе познания; я не знал, что со мной будет завтра.

— Скоро мы будем в настоящем Иерусалиме, — сказал голос рядом со мной, голос, принадлежавший Катриэлю.

Я торопливо вызвал в себе вчерашние воспоминания и прежние голоса. Возвращайтесь скорее, мечты! Иерусалим так близок, так далек! Он живой, он скоро будет доступен. Я мысленно разговаривал с собой — ребенком. Ну, сделай же так, чтобы я рассмеялся. Один-единственный раз. Да так, как никогда еще не смеялся в своей жизни. Над вчерашним и над завтрашним днем, над Катриэлем, который поддался — а не следовало бы! — и над Гадом, который сопротивляется — уж слишком хорошо сопротивляется! Теперь я хочу принести в дар Иерусалиму свой смех — смех, а не слезы!

Я вижу себя в городе моего детства. Иом Киппур. День поста и покаяния. Вечером один и тот же крик вырывается из каждого сердца: ”В будущем году в Иерусалиме!”. Справа от меня стоит человек в талесе, но он не молится. Я увидел его на следующий день, у входа в школу, среди нищих и блаженных. Я подал ему милостыню — он отказался ее принять. ”Мне этого не надо, малыш”. — ”А чем же вы питаетесь?” — "Снами”.

В праздник Суккот я опять наткнулся на него — в хижине Боршер ребе, где во все горло распевали хасиды.

- Выйдем, - сказал нищий. - Я подарю тебе свои сны.

Мы уселись под тополем. "Снилось мне, что я иду по дороге. Я увидел издали, как горит Храм. Я бросился бежать к нему, но земля под ногами отбрасывала меня обратно. Храм горел, а я ничего не сделал для его спасения”. — ”Мне не нравится этот сон”, — сказал я, вздрогнув. ”Мне тоже. Попробуем переменить его, хочешь? Я видел, что иду по дороге. Издали я увидел Храм во всем его великолепии. Я взмыл в воздух и полетел к нему. И за это я лишился ног. Теперь мне остается только летать и видеть сны”. — ”И этот сон мне не нравится тоже”, — сказал я. ”Как хочешь... Мне снилось, что я иду по дороге и вижу, как горит Храм. Я знаю — чтобы спасти его, я должен петь. Но тут я чувствую, что у меня нет языка. И тщетно я ищу его в пыли на дороге и в облаках в небе: его нет нигде. Я выкапываю мертвых, трясу живых, заглядываю в рот каждому: нет, моего языка нет нигде. Я и теперь его ищу, и буду искать, пока дышу. Иногда я вижу его во рту у кого-нибудь, и тогда я кричу ему: ”Не трудитесь, нечего пользоваться моим языком для того, чтобы воспевать силу человека и его право на утешение. Храм горит, и счастье умерло. А если бы и не умерло, то я, сирота, убил бы его собственными руками”.

Я заткнул уши и хотел бежать прочь, но нищий насильно меня удержал. Кривляясь, он продолжал громче и громче: ”Раз тебе не нравятся мои сны, я расскажу тебе мою жизнь. Однажды утром мне приснилось, что я сплю, и мне приснилось, будто я проснулся. Ты спросишь: ”И это все?” Да, малыш, все. Но и этого слишком много”.

Я вырвался и пустился бежать. Голос его преследовал меня: ”3най, малыш, что в тот день, когда тебе расскажут твою жизнь...”

Когда мне случилось заболеть, я отказался спать.