Он приложил руку к груди и поклонился. Зрители стали перешептываться, а после зал взорвался аплодисментами. Зазвучали крики «Браво!», заставившие маэстро поклониться еще раз.
«Спасибо вам! – Он поднял руки, призвав публику к тишине. – Будьте добры, займите свои места. Вчера вечером в моей голове родился недостающий кусок сонаты, который я назвал „Воскрешение“. Сейчас вы услышите эту коду».
Музыкант присел, поднял с пола скрипку и смычок, дождался, пока театр накроет тишина, а пианист займет свое место за инструментом, и тронул струны.
Скрипка не пела, а плакала. Плакала вместе с женщинами, с мужчинами, что не смогли сдержать слез и зарыдали. Искушенные слушатели, утираясь платками, подметили про себя, что маэстро превзошел сам себя. И играл много лучше, хотя, казалось, что это просто невозможно, но… Это факт. Когда Пьер О. Каас опустил руки, еще долгое время в зале царила тишина, казалось, зритель умер от восторга. И все боялись разрушить эту тишину, чтобы, не дай бог, не спугнуть музу, которая подарила миру этот шедевр, эту коду под названием «Воскрешение».
Маэстро поклонился и скрылся за кулисами, и в этот момент зал взорвался. Вот так.
– Подождите, – вконец запуталась Амелинда. – Я ничего не понимаю. Вы же сказали, что умерли. Тогда как вам удалось сыграть коду, да так, что она получилась лучше, чем сама соната?
Призрак соскользнул с камня и подлетел к девушке.
– Джакомо. Неужели вы не догадались? Как только мое тело перенесли со сцены в мою комнату, он выгнал хозяина театра, сказав тому, что кое-что смыслит в медицине, и запер дверь. Не теряя времени, юноша наложил на лицо точно такой грим, как и у меня, благо, ничего сложного в нем не было, надел парик и занял мое место. Если вы внимательно слушали мой рассказ, то помните, что Джакомо сам увлекался игрой на скрипке. Я выполнил свое обещание и послушал его. У парня имелся талант. Талант исполнителя, но не сочинителя. Думаю, как автор он ничего не достиг бы. Юноше хватило просто посмотреть на мою партитуру, чтобы она мгновенно осталась у него в голове. Никто не заметил подмены.
Амелинда села на траву и опустила ноги в воду. Гладь пруда разошлась кругами, спугнув спящих водомерок.
– А что было дальше?
– Дальше? – прозвучал вопрос из-за спины девушки. – А дальше начался кошмар. Последнее, что я запомнил, это разочарование на лице Смерти, а затем меня поглотила кромешная тьма. Где металась моя душа, не знаю, но белый свет я увидел уже после того, как мое тело было предано земле. Спасибо все тому же Джакомо. Он похоронил меня под своим именем, а себе взял мое. Не знаю, жив ли он теперь… Так вот. Я очнулся, если можно так сказать, и не смог понять, что происходит. Все та же темень непроглядная и абсолютно пустая, сколько ни шарил руками вокруг себя. Внезапно я почувствовал, что меня куда-то потащило, и в следующий миг я оказался в центре этого самого кладбища, – призрак неопределенно махнул рукой. Амелинда продолжала бултыхать ногами в воде, слушая его рассказ. – Вполне логично, что в моей голове родился вопрос: какого демона я здесь делаю, да еще вечером?! Выбравшись на тракт, поспешил в город. Осознавать, что что-то не так, я начал сразу, едва попал на улицы Мергона: меня игнорировали все прохожие, у кого я пытался узнать, какой сегодня день, которых, к слову сказать, было не так уж и много, но когда сквозь меня промчалась повозка, запряженная лошадьми, я окончательно уверился, что дело не чисто. Вот вам смешно, милейшая особа, а мне в тот момент было не до шуток. Я рванул в театр. Надо ли говорить, что никакого внимания на то, что закрытая дверь не стала мне преградой, я не обратил? Думаю, нет. Пройдя сквозь нее внутрь и найдя комнатушку, что служила мне и спальней и гримеркой одновременно, я увидел, что мой гример сидит в моем кресле и накладывает на свое лицо грим. И какой?! Мой, тот самый, что я придумал для своего сценического образа! Более того, этот негодяй надел парик, точно такой же фрак, в который был одет я, и стал точной моей копией.
«Ну, что, мистер Каас, – сказал он, глядя в зеркало, – вы готовы окунуться в море всеобщего восторга и слез?».
Какого лешего происходит, подумал я и возмущенно спросил об этом Джакомо, но тот словно не слышал меня. Он взял мою скрипку. Мою! И собрался уходить.
«Что ты себе позволяешь?!» – закричал я и бросился на него с кулаками.
Мои руки погружались в его плоть, но не причинили никакого вреда, даже царапины не осталось. Джакомо, переодетый в меня, покинул гримерку и направился, как вы думаете куда? Совершенно верно, прямиком на сцену!