Но святой Петр был почти готов плакать от радости, что мать его спасена, и не мог себе представить, чтобы что-нибудь могло их разлучить. И еще больше усилилась радость его, когда он увидел, что некоторые из осужденных, несмотря на ту быстроту, с какой ангел подхватил мать святого Петра, оказались быстрее его и успели прицепиться к той, которой дано было спастись, и таким образом находились на пути в рай. Около дюжины осужденных повисли на плечах старухи, и святой Петр считал великой честью для своей матери помочь стольким несчастным спастись.
Ангел, со своей стороны, ничего не делал, чтобы помешать им. Казалось, ноша совсем не тяготит его, и он подымался все выше и выше, и взмахи его крыльев были так легки, словно он нес на небо мертвую пташку.
Но вдруг святой Петр увидел, как мать его начала освобождаться от грешников, прицепившихся к ней. Она делала страшные усилия, отрывая их от себя, и один за другим падали они в ад. Святой Петр слышал их мольбы о пощаде, но старуха, видимо, не желала примириться с тем, что кроме нее еще кто-нибудь спасется. Она постепенно освобождалась от несчастных, сбрасывая их одного за другим в ад. И когда они падали, вся бездна оглашалась их воплями и проклятиями. Тогда святой Петр окликнул мать и стал заклинать ее быть милосердной, но она продолжала делать по-своему. И святой Петр заметил, что ангел поднимается все медленнее, по мере того как ноша становилась все легче, и святого Петра охватил такой страх, что ноги его подкосились, и он упал на колени.
Наконец осталась еще одна только душа, крепко прижавшаяся к матери святого Петра. Это была молодая женщина, повисшая у нее на шее и умолявшая взять ее с собою в рай. В это время ангел поднялся уже так высоко, что святой Петр протянул руки, чтобы принять свою мать. Ему казалось, что стоит ангелу еще два-три раза взмахнуть крыльями, чтобы очутиться на вершине горы. Но вдруг ангел внезапно остановил свой полет, и лик его стал мрачнее ночи. В это самое мгновение мать святого Петра протянула руки, схватила висевшую у нее на шее женщину, стараясь оторвать ее от себя; долго она боролась с ней, пока руки женщины не разомкнулись и старуха не освободилась от несчастной.
Когда она рухнула, ангел опустился немного, и видно было, что он не в силах взлететь наверх.
С глубокой скорбью во взоре взглянул ангел на старуху; крыло его отделилось от ее тела, и он дал ей упасть назад, в бездну, как будто она стала для него непосильной ношей с той минуты, когда осталась одна.
Затем одним взмахом крыла он поднялся в рай.
А святой Петр долго лежал на том же месте и рыдал. Спаситель же тихо стоял рядом с ним.
– Святой Петр, – сказал наконец Спаситель, – не думал Я, что ты будешь когда-нибудь так горько плакать, придя в рай.
Тогда старый слуга Господа поднял голову и с горечью воскликнул:
– Какая же цена блаженству рая, если я слышу здесь рыдания любимых мною и вижу страдания моих собратьев?!
Лик Спасителя омрачился глубочайшею скорбью.
– Ничего Я так не желал, как даровать всем вам рай, полный чистейшего счастья! – сказал Он. – Разве ты не понимаешь, что только ради этого сошел Я на землю к людям и учил их любить ближних как самих себя? Пока они этого не делают – нет такого места ни на земле, ни на небе, где страдание и печаль не сопровождали бы их.
Свеча от Гроба Господня
Много-много лет тому назад, когда Флоренция только что была провозглашена республикой, там жил один человек, по имени Раньеро ди Раньери. Он был сын оружейного мастера и хотя знал отцовское ремесло, но неохотно занимался им.
Этот Раньеро отличался необычайной силой. Про него говорили, что он может носить тяжелую железную броню так же легко, как другой – шелковую рубашку. Он был еще очень молод, но уже много раз доказывал свою силу. Раз ему пришлось быть в одном доме, где на чердаке была ссыпана рожь. Ее оказалось слишком много, и как раз, когда Раньеро был там, лопнула балка, и потолок грозил обрушиться. Все разбежались, кроме Раньеро. Подняв руки, он подпер ими осевший потолок и держал его, пока не прибежали люди с балками.
Говорили еще о Раньеро как о самом храбром человеке, когда-либо жившем во Флоренции, и о том, что не было еще такого случая, чтобы он пресытился борьбой. Как только до него с улицы доносился какой-нибудь шум, он мигом вылетал из мастерской в надежде, что завяжется драка, в которой и он сможет принять участие. Едва ему удавалось покончить с работой, как он уже вступал в борьбу с первым попавшимся простолюдином так же охотно, как и с рыцарями, закованными в латы. Как бешеный бросался он в бой, не считая врагов.