Легенды о любви и дружбе

20. Эвтидик, как только услышал крик,— он лежал, раздевшись, на постели,— бросился в море, схватил выбивавшегося из сил Дамона и поплыл вместе с ним, помогая ему. Их долго можно было видеть при ярком свете луны.

Спутники жалели несчастных и хотели им помочь, но ничего не могли сделать, так как корабль гнало сильным ветром. Удалось сбросить только большое число спасательных принадлежностей и жердей, чтобы с их помощью они могли плыть, если бы им удалось ухватиться. Наконец корабельщики бросили в море большие сходни.

Подумай хорошенько, ради самих богов, как мог бы Эвтидик выказать сильнее свое расположение к упавшему ночью в разъяренное море другу, чем разделив с ним смерть. Представь себе вырастающие волны, шум сталкивающихся вод, кипящую пену, ночь и отчаяние захлебывающегося, с трудом держащегося на воде Дамона, протягивающего к товарищу руки. А . тот, не медля, бросается в море и плывет рядом, в страхе, что Дамон пойдет ко дну раньше его...

О дальнейшем рассказали знакомые Эвтидика. Сперва, поймав несколько спасательных принадлежностей, друзья держались за них и плыли, хоть с трудом. Наконец на рассвете, заметив сходни, подплыли к ним и, взобравшись на них, легко добрались до Закинфа...

22. У Эвдамида, коринфянина, человека очень бедного, было двое богатых друзей — коринфянин Аретей и Хариксен из Сикио-на. Умирая, Эвдамид оставил завещание, которое иным, быть может, покажется смешным. Не думаю, однако, чтобы оно показалось таким и тебе, человеку хорошему, почитающему дружбу и вступившему даже из-за нее в состязание.

В завещании было написано: «Завещаю Аретею питать мою престарелую мать и заботиться о ней. Хариксену же завещаю выдать замуж мою дочь с самым большим приданым, какое он может дать (у Эвдамида оставалась престарелая мать и дочка — невеста); если же кто-нибудь из них в это время умрет, пусть другой возьмет его часть». Когда это завещание читалось, те, кто знал бедность Эвдамида (о дружбе с его приятелями никто ничего не слыхал), сочли все это шутовством и, уходя, смеялись: «Вот так наследство получат эти счастливчики, Аретей и Хариксен, если только они пожелают отплатить Эвдамиду, наградив его, мертвого, наследством, сами будучи еще живы!»

23. Наследники же, которым было отказано такое наследство, как только услыхали об этом, явились принять его. Но тут умирает Хариксен, прожив всего пять дней. Аретей же, приняв на себя и свою долю и Хариксена, становится прекраснейшим наследником: он стал кормить мать Эвдамида, а недавно выдал замуж дочку. Из своих пяти талантов два он отдал за своей родной дочерью, а два — за дочерью друга; он нашел также нужным справить свадьбу обеих в один и тот же день.

Ну, Токсарид, как тебе нравится Аретей? Значит ли это показать плохой пример дружбы, приняв такое наследство и не отвергнув завещания друга?..

Токсарид. Конечно, он хороший человек; однако меня гораздо больше восхитила смелость Эвдамида, с которой он отнесся к друзьям. Ясно, что и сам он сделал бы ради них то же самое, даже если бы этого и не было написано в завещании; он прежде всех других, не будучи даже назван по имени, явился бы в качестве наследника...

35. М н е с и п п. Из многих примеров доброй и надежной дружбы я привел тебе лишь несколько, которые мне первые пришли на память. Мне остается теперь только, сойдя с кафедры, передать тебе слово. Тебе придется позаботиться, чтобы скифы, о которых ты расскажешь, оказались бы не худшими, а гораздо лучшими, чем эллинские друзья,— если только ты не боишься потерять правую руку. Тебе придется постоять за себя: было бы смешно, если бы ты, защищая Скифию, оказался плохим оратором, тогда как Ореста и Пилада восхвалял столь искусно.

Токсарид. ...Прежде всего я хочу тебе рассказать, каким образом мы обретаем друзей. Не на попойках, как вы, и не потому, что росли вместе или были соседями. Нет, когда мы видим какого-нибудь человека, доблестного и способного совершать великие подвиги, мы все спешим к нему, и то, что вы считаете необходимым делать при сватовстве, то мы делаем, ища друзей. Мы усердно сватаемся, делаем все, чтобы добиться дружбы и не показаться недостойным ее. И вот, когда кто-нибудь избран в друзья, заключают союз и приносят величайшую клятву: жить вместе и умереть, если понадобится, друг за друга. И это мы выполняем. После клятвы, надрезав себе пальцы* мы собираем кровь в чашу и, обнажив острия мечей, оба, держась друг за друга, пьем из нее; после этого нет силы, которая бы могла разъединить нас. Дозволяется же заключать дружбу, самое большее, с тремя; если же у кого-нибудь окажется много друзей, то он для нас — все равно что доступная для всех развратная женщина: мы думаем, что дружба не может быть одинаково сильной, раз мы делим свое расположение между многими...