Легенды о любви и дружбе

Сотни домов ворота призакрыли, единственный принял; Малый, однако же, дом, тростником и соломою крытый. Благочестивая в нем Бавкида жила с Филемоном,

Два старика: тут они сочетались в юности браком,

В хижине той же вдвоем и состарились. Легкою стала Бедность смиренная им, и сносили ее безмятежно.

Было б напрасно искать в доме том господ и прислугу, Все здесь хозяйство — в двоих; все сами: прикажут —

исполнят.

Так, коснулись едва небожители скромных Пенатов,

Только, погнувши главы, ступили под низкие двери,

Старец подставил скамью, отдохнуть предлагая пришельцам. Грубую ткань на нее поспешила накинуть Бавкида.

Теплую тотчас золу в очаге отгребла и вчерашний Вновь оживила огонь, листвы ему с сохлой корою В пищу дала и вздувать его старческим стала дыханьем. Связки из прутьев она и сухие сучки собирает С кровли, ломает в куски,— котелочек поставила медный. Вот с овощей, что супруг в орошенном собрал огороде, Листья счищает нржом; старик же двузубою вилой Спину свиньи достает, что, на балке вися, закоптилась. Долго хранилася там,— от нее отрезает кусочек Тонкий; отрезав, его в закипевшей воде размягчает.

Длинное время меж тем коротают они в разговорах,— Времени и не видать. Находилась кленовая шайка В хижине их, на гвозде за кривую повешена ручку.

Теплой водой наполняют ее; утомленные ноги

Греются в ней. Посредине — кровать, у нее ивяные Рама и ножки, на ней — камышовое мягкое ложе.

Тканью покрыли его, которую разве лишь в праздник Им приводилось стелить, но была и стара и потерта Ткань,— не могла бы она ивяной погнушаться кроватью. И возлегли божества. Подоткнувшись, дрожащая, ставит Столик старуха, но он покороче на третью был ногу. Выровнял их черепок. Лишь быть перестал он покатым, Доску прямую его они свежею мятой натерли.

Ставят плоды, двух разных цветов, непорочной Минервы, Осенью сорванный терн, заготовленный в винном отстое, Редьку, индивий — салат, молоко, загустевшее в творог, Яйца, легко на нежарком огне испеченные, ставят.

В утвари глиняной все. После этого ставят узорный,

Тоже из глины, кратер и простые из бука резного Чаши, которых нутро желтоватым промазано воском.

Тотчас за этим очаг предлагает горячие блюда.

Вскоре приносят еще, хоть не больно-то старые, вина;

Их отодвинув, дают местечко второй перемене.

Тут и орехи, и пальм сушеные ягоды, смоквы,

Сливы, плоды благовонные тут в широких корзинах,

И золотой виноград на багряных оборванных лозах.

Светлый сотовый мед в середине; над всем же — радушье Лиц и к приему гостей не вялая, слабая воля.

А между тем вот не раз, опорожненный, вновь сам собою,— Видят,— наполнен кратер, подливаются сами и вина.

Диву дивятся они, устрашившись и руки подъемля,

Стали молитву творить Филемон оробелый с Бавкидой. Молят простить их за стол, за убогое пира убранство.

Гусь был в хозяйстве один, поместья их малого сторож,— Гостеприимным богам принести его в жертву решили. Резвый крылом, он уже притомил отягченных летами,— Все ускользает от них; наконец, случилось, к самим он Подбегает богам. Те птицу убить запретили.

«Боги мы оба. Пускай упадет на безбожных соседей Кара,— сказали они,— но даруется, в бедствии этом,

Быть невредимыми вам; свое лишь покиньте жилище. Следом за нами теперь отправляйтесь. На горные кручи Вместе идите». Они повинуются, с помощью палок Силятся оба ступать, подымаясь по длинному склону.

Были они от вершины горы в расстоянье полета Пущенной с лука стрелы,— назад обернулись и видят:

Все затопила вода,— один выдается их домик.

И между тем как дивятся они и скорбят о соседях,

Ветхая хижина их, для двоих тесноватая даже,

Вдруг превращается в храм; на месте подпорок — колонны, Золотом крыша блестит, земля одевается в мрамор,

Двери резные висят, золоченым становится зданье. Ласковой речью тогда говорит им потомок Сатурна: «Праведный, молви, старик, и достойная мужа супруга, Молви, что хочется вам!» И, сказав два слова Бавкиде, Общее их пожеланье открыл Филемон Всемогущим: «Вашими быть мы жрецами хотим, при святилищах ваших Службу нести и, поскольку ведем мы в согласии годы,

Час пусть один унесет нас обоих, чтоб мне не увидеть,

Как сожигают жену, и не быть похороненным ею».

Их пожеланья сбылись; оставалися стражами храма Жизнь остальную свою... Отягченные годами, как-то Став у святых ступеней, вспоминать они стали событья. Вдруг увидал Филемон: одевается в зелень Бавкида;

Видит Бавкида: старик Филемон одевается в зелень. Похолодевшие их увенчались вершинами лица.

Тихо успели они обменяться приветом: «Прощай же,

Муж мой!» — «Прощай, о жена!» — так вместе сказали,

и сразу

Рот им покрыла листва. И теперь обитатель Кибиры Два вам покажет ствола, от единого корня возросших.

Этот не вздорный рассказ, веденный не с целью обмана, От стариков я слыхал, да и сам я висящие видел Также на ветках венки; сам свежих принес и промолвил: «Праведных боги хранят: почитающий — сам почитаем».

ОРФЕЙ И ЕВРИДИКА

(Из «Метаморфоз»)

...Жена молодая,

В сопровожденьи наяд по зеленому лугу блуждая,

Мертвою пала, в пяту уязвленная зубом змеиным.