Легенды Оромеры. Великий Орёл.

Анаконд был огромен. Его останки лежали на илистом дне, кое-где поблескивая кусками ещё не сгнившей в холодной воде розовой плоти и чёрной толстой кожи. В мире животных всегда поддерживался естественный порядок, эта змея-гигант много лет охотилась на животных и людей, но, встретив существо сильнее, была просто съедена другим гигантом.

Трое сильных мужчин с большим трудом вытянули остов на землю.

— Всего лишь кусок… — только и смог разочарованно пробормотать Людвиг.

— Огромный и очень тяжёлый кусок. — Пытаясь восстановить дыхание, заметил Генри.

— А с какой целью вам нужны эти стариковские кости? — как-то зло спросил компанию Марк.

Он стоял на небольшом расстоянии от товарищей и, достав нож, смотрел, как играет солнце на хорошей дорогой аргамакской стали...

Людвиг, не обращая внимания на настроение своего спутника, продолжал:

— Целиковый скелет огромного анаконда можно было бы выставить на показ в музее естественной истории. Представьте, какой раритет. Дети бы изучали. Редкость. Артефакт, можно сказать...

— А Вам его не жалко?.. всё-таки, родственник?

— Кого здесь жалеть, дорогой мой Марк. Это же старый людоед, лишившийся возможности оборота, по причине любви к человеческому мясу. Всем известно, что больше всего на свете эта гадина любила медленно душить детей на глазах у обезумевших взрослых. Это не убийство Великого Анаконда — это казнь людоеда. Кем бы ни было этого существо, его деяние благо. И мы все должны поклониться ему за освобождение озёр от этого монстра.

Марк, вдруг, глубоко, со свистом, втянул воздух в грудную клетку, закашлялся, резко покраснел и быстро побежал от философствующих учёных мужей в сторону разбитого ими лагеря.

Вечером он отказался ужинать, сославшись на усталость и головную боль. И только под утро, по раннему снежному тонкому насту, похожему на росу по весне, огромный волк выбрался из палатки и долго бежал в никуда, от себя, и тихо скулил, как щенок.

Потом обернулся, став человеком, упал на колени и долго просил прощения у своей первой жены, трёх погибших волчат и, почему-то, у Яги, за чуть не осуществлённое им скоропалительное убийство.

Он вернулся в лагерь только к полудню, неся на плечах молодого, только что затравленного им кабанчика.

Ещё в полукилометре Марк рассмотрел два качающихся на воде новомодных имперских аквастата, с красивой надписью «ТК».

Сбросив тушу, он лёг на пригорке и приготовился наблюдать...

***

В третью субботу первого зимнего месяца начинались праздники. Студенты приезжали на зимние каникулы, родственники съезжались к старейшинам, и семейные торжества сливались в общую праздничную суматоху общественных народных гуляний. Именно в это время в королевском дворце объявляли о снижении налогов, раздаче подарков, открытии новых приютов для сирых и убогих. В этом году ожидались значительные пожертвования, и страна замерла в предвкушении бесплатных подачек.

Его Величество Ангерран, подписавший своей рукой несколько указов о помиловании государственных преступников и решение о снижении налога на пользование проточной водой в городских водопроводах, явился на праздничный обед с самым мрачным выражением лица. В казне не было денег. Армия ожидала дополнительных годовых выплат, и Кощей волевым решением открыл свою собственную сокровищницу. Его наряд, точно также соответствовал настроению хозяина. Ангерран был одет в свой неизменный тёмно-коричневый костюм. При бесшумном появлении змея всё вокруг цепенело от ужаса. Рядом с ним, розовым пятном на чёрном полотне, стояла маленькая фигурка новой бледной и тихой Мадам.

Придворные, как встревоженный улей, успокаивали друг друга, испуганные не сулящим ничего хорошего состоянием короля. Граф Гретта Варийский, рассчитывавший на щедроты двора, выглядел ходячим воплощением королевской немилости. Его дочь не оправдывала доверие семьи. Маленькая Аккарин глупой строптивой змейкой продолжала сопротивляться величию короны, чем раздражала отца, не готового принять её обратно через положенный по договору год, при отсутствии у неё вожделенного золотого яйца. А шуточки придворных и их иронические высказывания вслед идущего графа лишь подливали масла в огонь.

— А вот и наш бедный друг, — громко соболезновал графу первый наместник Северной провинции, — я, с горечью, могу констатировать бесплодное состояние маленького удавчика в розовом....

— Ну, может быть и нет, — вторил ему Министр Новых Территорий, — может быть, мы просто ошибаемся, и Его Величество временно влюбился в какую-нибудь даму и ещё не дошёл до нашей маленькой Мадам...

— Рассказывайте, Вы видели с каким выражением лица сидел Ангерран на обеде, эта кислая сливка никогда не понесёт...

Слышал из всех углов ехидные замечания граф. В его голове стучало набатом «пустая», «не пришёл», «не понесёт». С каждым новым высказыванием граф всё отчетливее понимал тщетность надежд на великолепное будущее рода, и ненависть к собственной дочери росла, по мере приближения его к центральному столу для церемониального поклона.

***