Легенды Отрезанного Простора

– О, Адхи, проходи-проходи, – удивительно дружелюбно приветствовала Лесита, точно не замечая Офелису. Помощника она не осадила, но и не поддержала его грубость.

– Не хотите обсудить, что нам дальше делать? – послышался из-за спины привычно заискивающий голос Ледора.

– Подождите конца моей вахты. У меня еще кое-какие дела. Встретимся через пять часов в кают-компании. Эй, честные цыгане, вы что, везде табором ходите? – рассмеялась Лесита, поглядывая на собеседников с возвышения у руля. – То сначала Адхи пришел, то Офелиса, то теперь все собрались.

– Да вот… приглядываем за ним. А то еще упадет, – пробормотал Аобран, который верной тенью всюду следовал за Ледором.

– Вот еще! Я в порядке, – возмутился Адхи, но мычащие звуки с трудом складывались в понятные слова, язык ворочался во рту, как смерзшийся кусок мяса. И ноги действительно все еще заплетались: добраться до мостика помогли поручни на стенах коридора.

– Да, здорово он нас напугал, когда сознание потерял и в себя не приходил. Емеля даже плакать вздумал, все себя винил за недостаточное усердие в помощи с белыми линиями, что бы это ни значило, – согласилась Лесита.

Адхи почти ничего не помнил. Он вроде бы просто моргнул, а потом начал видеть сны, яркие и неприятные. Получалось, друзья и весь экипаж – за исключением, разумеется, старшего помощника – в это время переживали за него. Но никто и не обещал, что выход из тела окажется безболезненным и пройдет без последствий. Шаманы при посвящении подвергались самым опасным испытаниям, в отличие от рядовых членов племени, а некоторые и вовсе не выживали, не выдерживая общение с духами-из-скорлупы. Впрочем, ему вроде бы никто не говорил, будто он проходит посвящение в шаманы. Старик Ругон в видениях не являлся, тайные знаки не посылал, значит, племя все еще не видело его. Адхи сиротливо поежился: после череды потрясений все острее тянуло домой.

Но каждая мысль о младшем брате заставляла одергивать себя, напоминать хнычущему ребенку в душе, что он теперь взрослый, ему теперь вручена странная непостижимая сила. И только он способен с ней совладать, даже если рядом сноровистые опытные друзья.

«Дада, ты только дождись, я уже близко. Даже если кажется, что мы летим в другие края, я все ближе к тебе с каждым днем», – посылал безмолвные слова Адхи, но младший брат пока не умел пользоваться магией белых линий. Она дремала в его сердце, возможно, чтобы никогда и не пробудиться. Только Адхи ощущал тонкие светящиеся ниточки, неразборчивой паутинкой соединяющие его с похищенным братом. Такие же нити, но уже черные, неизбежно вели к Марквину. Каждый день безотчетно на краю сознания вставали эти образы, они же служили ориентиром.

А где-то в Тхуадоре клубилась тьма вокруг королевского дворца и самого правителя. Адхи не видел глыбы громоздкой человеческой архитектуры – только гнетущий кокон первозданной тьмы из алчности, ненависти и беспощадности. Таким представал король, который развязал эту войну, который сгонял своих же подданных с земли их отцов и дедов, обрекая на участь преследуемых бродяг. В Тхуадоре, наверное, слишком давно забыли правду и заветы духов-из-скорлупы. А ему, необученному шаману, приходилось наблюдать и ощущать.

Адхи видел многое, в полусне, в тяжелых кошмарах, и наяву, даже когда завтракал или по настоянию Офелисы мыл и переплетал орочьи косицы.

– Но их закрепляют жиром и не расплетают. Голову мы мыли песком или водой, чтобы паразиты не завелись, – в начале странствия на дирижабле отнекивался Адхи, но Офелиса, наследница традиций своего мира, была непреклонна:

– Иди мой голову, пока есть вода и цивилизация.

– Да такая уж цивилизация… пираты.

Так и выходило, что за время странствия на корабле Леситы у Адхи выработалась почти привычка обмывать все тело после битв, а иногда и после сна.

В этот день ему самому хотелось стереть жесткой мочалкой липкий голос Марквина Сента, преследующий его в видениях. Все еще чудилось, что эта тварь тянется к белым линиями души, пытается очернить их и исказить. Но Марквин никак себя не проявлял, а дирижабль следовал заданному курсу.

Только вместо струй прохладной воды, текущей по немного ржавым трубам, Адхи видел белые и черные линии. Капли висли на ресницах, но зрение его изменялось, искажалось, вновь проникая сквозь предметы, устремляясь через многие перестрелы и, возможно, миры.

Теперь он отчетливо узрел Даду. Младший сильно похудел и выглядел неизменно испуганным. Он сидел в какой-то обширной комнате, наверняка под замком, иногда к нему сгустком черных линий приходил предатель-Хорг, иногда слуги приносили на подносах еду.

– Хорг! Я хочу домой! – похоже, в который раз повторял Дада в бессильной попытке воззвать к частице света, возможно, оставшейся в искаженном разуме односельчанина.

– Этот дворец будет твоим домом, когда ты станешь учеником Марквина Сента, – угрюмо отзывался Хорг.

– Нет! Я хочу к папе и маме.