Мы пока не решили, где и как похоронить Дурнбада, поэтому взяли лопаты и принялись копать в самом центре холма. Я занимался этим механически, тупо и без всякого смысла. Лопату в землю, пригоршню – за себя. Все молчали. Добираясь до лапы Идола–Бога, мы буквально погрязли в скоплении костей. Тут были погребены сотни и сотни воинов… Наши раскопки продолжались до глубокой ночи. Утром они возобновились. Мы опустились в рытвину по свой рост и там… Бзынь! Лопата Настурции кольнула в стеклянную поверхность. Красный кулак Дроторогора, весь в нарывах и пузырях, сидел в полупрозрачной бериллиевой коробке, соразмерной ему. Мы выбрались обратно на холм и стали рассматривать руку.
– Так и не поймешь, будет она куда–то показывать или нет, – сказал Альфонсо. – Культя зажата в рамки.
– Надо ее вынуть, – согласилась Настурция.
Я нашарил в сумке кинжал с Джейкобом. Его острие я воткнул в замочную скважину, потом разломал ее. Отрубленная Филиринилем рука вздрогнула. Поджав губы, я вытащил ее наружу. От длани Дроторогора исходила злая энергетика, ощущаемая на физическом уровне. Не сродная той, что захлестывает меня от контакта с Бездной Назбраэля при творении заклинаний. Иная. Космическая и очень пагубная. Горячая на ощупь, рука выпрямила всего один кривой палец с серым ногтем, после чего сама собой повернулась на северо–запад… В где–то степи той был Легия.
– Вот оно! – воскликнула перепачканная Лютерия. – Настурция, ты была права!
– Теперь надо только идти по направлению, – сумрачно проворчал Альфонсо.
– Рука Дроторогора – есть квинтэссенция Хрипохора. Его изначальное варварское свирепство. Она будет иссушать нас и обессиливать. Поэтому ее понесу я, – промолвила Лютерия.
– Почему ты? – спросил я.
– Вера в Ураха и Лики Всеотца, сила от Алана Вельстрассена помогут мне противостоять руке… Дольше, чем вам.
– Хорошо, – сказала Настурция. – Дурнбад…
– Предлагаю поместить его в нашу яму. Тут покоятся славные витязи Соединенного Королевства. Старейшине войны будет незазорно возлечь с ними рядом, – решил я.
– Поддерживаю, – кивнул Альфонсо.
– Я тоже, – откликнулась Лютерия.
Мы взяли Дурнбада и осторожно уместили его в черную дыру. Я снова взялся за лопату. Каким я запомню его? Таким? Белым как лед и с молотом у коленей? Тихим и спокойным? Нет… Другим. Я бросил вниз горсть земли. Веселым балагуром с золотой наковальней на шее, рвущимся в любую драку, ценящим поддержку и взаимовыручку. Героем.
Это не первый мой друг, которого я хороню. Но каждый раз, когда я это делаю, мне хочется надеяться, что он точно последний… Что я буду следующий.
Вселенная, сколько лет живу – никогда не привыкну.
Глава 28. Изгнанница Мира Тьмы
С помощью Ликов Всеотца на манер Серэнити Лютерия залечила раны, полученные нами от Ки Анаи и Гвина Гокатюра. Однако мою душу магия Света не остудила. Она пылала. Я скорбел по Дурнбаду. По его смеху. По его шуткам. По его жизнелюбивому темпераменту. Старейшина войны никогда не унывал и не просил жалости к себе. Он призирал слабость и прежде всего требовал быть сильным от самого себя. Дурнбад обладал многими качествами, встречающимися в личностях только поодиночке. Долг, благородство, достоинство – его девиз. Верность родине, отрицание лжи, умение добиваться своей цели, независимость и справедливость уживались в моем друге все вместе, и это было как нельзя лучше. Порой Дурнбад перегибал палку, стараясь завоевать первое место или пил эля больше, чем нужно, но разве это минусы? Беспредельная самоотдача команде, желание защитить каждого из нас ценой своего «я», бескорыстие и неиссякающий задор – таковы были углы его характера.
Дурнбад никогда не роптал на судьбу и на испытания, что ему приходилось переносить вместе со мной. Я уважаю его за это. Старейшина войны иногда говаривал, что его удел «сгореть в битве, а не на вонючем матрасе». Он отрицал самую суть тихого угасания. Он получил то, что хотел. При молоте и при доспехе, старейшина войны пал в сражении с исторической, достопамятной персоной – Гвином Гокатюром – мастером меча, знаменитым генералом древности, соратником Харальда Темного и избранником Ураха. Эпос – наследие народа, и я уверен, что потом менестрели людей и гномов сложат не одну и даже не две песни о поединке Дурнбада и Гвина. Они прославят Дурнбада и возведут его в ранг идеала ратной удали. Пусть не на рубежах Железных Гор, а в Соединенном Королевстве старейшина войны обрел имя легенды. Посмертно. Когда–нибудь я возвращусь в Тлеющую Чащу, чтобы полить «последний дом» моего друга крепким напитком. Никаких цветов и томных молитв. Дурнбад бы их осмеял. «Горы и недра», «Надургх» и «Зарамзарат», спи спокойно. Я, Калеб Шаттибраль, твой брат по крови, буду помнить тебя. Всегда.
Покинув Тлеющую Чащу, мы отпустили Лайса – коня Дурнбада – на все четыре стороны. Он доживет остаток своих дней свободным. Неси его, ветер, неси от всех уныний и невзгод… Лайс хорошо послужил своему невысокому наезднику…