Легенды Соединённого Королевства. Величие Света

В тот день Освальда заняли важные дела, и он позабыл обо мне. А меня… Что со мной делать? После выполнения всех королевских поручений, меня выставили обратно на холод. Потом я вновь повстречался с Освальдом, на празднике Урожая. Тогда мне было уже сорок семь, а ему под восемьдесят. Освальд вдруг вспомнил меня и пригласил разделить с ним ужин. С интересом, свойственным старикам, он принялся расспрашивать меня, как сложилась моя жизнь. Я поведал ему, что стал магом и что теперь готов отплатить ему за его доброту. Собственно, за этим я и явился тогда в Шальх. Вернуть долг Заботы – такое желание двигало мной! Понимаешь? К моему неописуемому удивлению, Освальд промолвил, что ему было видение, и он знал, что когда–нибудь я приду к нему. В нем король увидел моих маму, папу и Энигму – башню моего приемного отца Квиля Лофирндваля. Освальд сказал мне, что ему известно о том, где стоит Энигма, и что я страстно жажду ее найти. Дряхлый король утвердил следующее: я получу секрет через триста лет безоговорочной службы его роду. Трепеща всем телом, я дал клятву исполнять все, что мне прикажут. Освальд назвал наш гешефт Уговором Предков. Предполагаю, что сокровенную информацию мне должен был передать не он, а его потомки. И вот, с того самого судьбоносного соглашения по эту секунду я исполняю Уговор Предков.

– Сколько тебе еще осталось ждать? – прошептала Лютерия.

Я улыбнулся.

– Срок условия истечет сразу после Величия Света. Когда оно грянет – Уговор Предков с моей стороны будет выполнен.

– Значит, это Констанции Демей выпала честь вознаградить тебя за твои труды.

– Я уповаю на то.

– Урах видит – ты достоин того. Иди спать. Настал мой черед нести вахту.

– Если что – буди.

– Непременно.

Утро принесло мне ломоту во всех конечностях и послевкусие от усердий Укулукулуна. Создавалось впечатление, что еще пару ночей и Луковое Спокойствие попросту расколется. Я боялся слишком сильно надавить на него или на что–то наткнуться грудью. Развязка противостояния архонту и Испытание Рифф – вот, что мне светит в уже более, чем близком будущем.

Мы позавтракали, расстелив Скатерть «На любой вкус», и вновь взобрались в седла. Сущности, появившиеся вчера, не пропадали. Бледной мутной волной они следовали за нами по пятам. Чем дальше мы забирались во чрево Тлеющей Чащи, тем больше ее природа обретала мазков порочности и уродства. Выгорающие деревья завивались кронами книзу, врастая в свои же корни, а из тверди выпячивались конусы гейзеров, испускающих из себя чад. Мы видели горы пепла, усеивающие собою пустыри и прогалины с адамантовыми, подвергшимися кошмарному видоизменению, пучками вереска. Они издавали звон и лоснились капельками огня.

Через день мы попали в «преддверие» Полдня Игл. Здесь, на тех и этих отрогах, Харальд Темный, Ки Аная, Гвин Гокатюр и Легия сошлись с Дроторогором и Хрипохором в смертельной сече. Черные кости безостановочно хрустели под копытами наших лошадей. Черепа пялились на нас из коптящихся смогом ям пустыми глазницами. Стволы деревьев были унизаны скелетами, пронзенными стрелами. Каждая миля, которую мы оставляли позади, кричала нам о горе и жесточайшем побоище. Я привык к сопровождающим нас призракам, но сейчас, когда мы подобрались к центру Тлеющей Чащи они стали сокращать расстояние между нами. Их лики, с гримасами извечного томления и ужаса, уже четко различались за нашими спинами. Ага… Мы на месте.

На голой равнине цвета оникса возвышался холм. По его пологим склонам ползали какие–то твари два на два фута, напоминающие муравьев, только огненных. Они копошились и рыли норы, вынимали из них останки, а потом, смазав их пламенным экстрактом, зарывали обратно. Магия первородного Хаоса, почти осязаемо повисшая в пространстве, наполняла меня чувством наэлектризованной напряженности. Пожелай, и создашь заклинание, не сосредотачиваясь. Нечто аналогичное я испытывал в присутствии Тауруса Красного Палача. На подножии холма находился частокол из воткнутых копий и единичных, истлевших стягов. Еще… Еще могила руки Дроторогора, вся эта опутанная газами возвышенность, состоящая из огненных муравьев и суглинка с вкраплениями вороненых кристаллов, траурно мигающих скорбным золотым светом, опоясывалась гигантскими буквами–пожарами. Их бедственный и мертвящий перевод, а алфавит Хрипохора я худо–бедно знал, заставил меня покрыться испариной.