Легенды Соединённого Королевства. Величие Света

Я вновь зарядил Лик Эбенового Ужаса. Проведя им над головой, я поверг в бегство ряд призраков. Подчинить нежить себе я не мог. Прощупав их ментальные покровы, я понял, что не пробьюсь сквозь них. Все из–за того, что Божественность Ураха и Хаос Хрипохора так закрутили «нити» порабощения нежити, что над тем, как распутать их «узел» мне пришлось бы подумать, а думать я сейчас собирался меньше всего. Духи обступили нас плотным кругом. Они боднули Настурцию, и та упала в муравьиное сонмище. Я рванулся к ней… Вдруг Лютерия, вероятно ждавшая подходящего момента для своего вмешательства, растопырив пальцы, выдохнула фразу Мощи: «Ура Эт, Ура Сват Халу!». Магистр Ордена Милосердия окаменела, обратившись в алебастровую статую. Из нее полился свет! Ослепляющий! Благодатный! Нежный! И вместе с тем непреклонный и изгоняющий! Чувство любви захлестнуло меня и вылилось через края моей беспредметной чаши. Я почти забыл, для чего сюда пришел! Призраки, попавшие в лучи света, дрогнули, а затем бросилисьь наутек. Лютерия опала в грязь куском камня (статуей!). Добежав до Настурции, я схватил ее за ворот и, израненную слюнявыми жвалами, вытащил из муравьиного плена. Альфонсо Щавелем попытался достать до живота Ки Анаи, но та, уйдя в бок, приложила к его наплечнику свой посох. Раздалась вспышка. Следопыт ойкнул и плашмя повалился под сапоги жрице. Клюква изрыгнула из себя персиковое цунами (и вовсе не персики забарабанили по муравьям, а очень даже едкие магматические ядра), а вслед за тем переключилась на Ки Анаю. Посох мертвой жрицы отбил волшебство Настурции, однако Альдбриг – нет. Мой меч с хрустом вошел в подреберье. Удар кулака в скулу оглушил меня. Подвывая, я брякнулся на Альфонсо. А Дурнбад все бодался с Гвином Гокатюром. Один на один.

– За Надургх! Нудургх! – ревел он. – Зарамзарат!

Прочнейший доспех гнома отмечали свежие засечки. Из–под шлема текла кровь. Раздувая ноздри и подволакивая ступню, старейшина войны провел серию выпадов. Молот бабахнул о меч, резко поменял угол, и, вкупе с коленным тычком, надавил на шлем – так дверь колет орехи. Череп Гвина Гокатюра расплющило, однако поверженный генерал в последний миг по рукоять вогнал меч в щель у горловины гнома. Так Дурнбад и Гвин Гокатюр свели счет в ничью. Неужели… Дурнбад? Со слезами и яростью, обуявшей меня от пяток до самых кончиков волос, я вскочил на ноги и, зайдя на Ки Анаю с фланга (Настурция мужественно сдерживала жрицу Клюквой) обезглавил ее Альдбригом. Все. Пятеро поверженных. Три от нас, два от Тлеющей Чащи. Уронив Альдбриг и Лик Эбенового Ужаса в пепел, я, рыдая и глотая слезы, побрел к Дурнбаду. Он хрипел.

– Я его вперед хлопнул! Ага? Победа за мной! – обиженно прокряхтел гном. – Собака изловчился под конец, но он меня…

Дурнбад зашелся кашлем.

– … не одолел…

– Ты пример для нас всех…

– Э–ге! Пример? Да… Ты же видел, Калеб? Я не посрамился! Не постыдил предков трусостью! Как всегда, выступил на передовых и назад не сдал!

Хватило всего одного взгляда, чтобы понять – Дурнбад обречен.

– Ты самый храбрый и отважный гном всего Будугая, – вымолвил я, роняя на шлем друга прозрачные капли. – Владыка Гор ждет своего сына!

К нам подошел очухавшийся Альфонсо и Настурция. Левая рука следопыта висела как плеть.

– Я… Я… Так суждено… Не на койке же мне было умирать! Не с плачем же нянек и мамок! Я не из того теста! – с кровью на устах, усмехнулся стремительно бледнеющий Дурнбад. – А ну, не реветь мне тут!

Как бывалый вояка, он сознавал, что ему не выкарабкаться… И все же он улыбался.

Гном залез в карман и извел кольцо Буля Золотобородого.

– Отдай отцу… и… попроси у него за меня прощения. Бедовый сын у него вырос, задиристый… Брату и матушке скажи, что… люблю их. Увидимся по ту сторону, брат по крови… Будем пить неййли–пеййли и брисовое пивко пока не окосеем… петь песни…

Старейшина войны, терпя мучительную боль без всякого недостойного его скулежа, гордо сказал:

– Владыка Гор, я иду к тебе… не обесчещенный и не опозоренный, никогда и никем… Зарамзарат… Надургх…

Дурнбад умер.

Я закрыл его незрячие глаза…

Здесь, сейчас, в эту самую минуту я потерял своего друга, своего брата по крови, своего родного гнома… Я не могу передать тех чувств, что глодали мою душу… В полной прострации я согнулся и уперся лбом в неподвижного Дурнбада.

Альфонсо мягко коснулся моей спины.

– Пошли, у нас есть дело.

Лютерия не погибла. Магистру Ордена Милосердия постепенно возвращалась ее прежняя форма. Алебастровые линии подменялись кожей, вновь забилось сердце. Не сразу, но она стала сама собой.