– Если ты еще хоть раз пожелаешь мне заткнуться, Клюква мигом усечет твою патлатую голову!
– Дура же, Калеб? Ну, скажи? Дура! Так и просятся кулаки ей настучать!
– Еще и дура?!!
Так нас, людей, в высшей мере себя контролирующих, стравливала между собой рука Дроторогора. Иногда мы словно бы входим в транс и не понимаем, что наши слова, обращенные к товарищу, его ранят. Чтобы бороться со злом Бога–Идола, наша компания, догадавшаяся, что лапа Дроторогора не в силах стравить сразу всех нас (пока?), выработала следующую тактику поведения: Когда кто–то начинает собачиться, (как сейчас Настурция и Альфонсо) «третий» (в данном случае я) вырывает этих двоих из агрессивного состояния, пуская сноп искр. Да, небольшой ожог проясняет сознание. У меня таких уже штук пятнадцать на предплечье, у Альфонсо около того, а у Настурции «поцелуев огня» где–то под тридцать.Только Лютерия – не имеет ни одного, потому что просто молчит.
– Конечно дура. И ты дурак, и я дурак, – вздохнул я. – Чую, следующим буду я.
– Каким еще следующим?! – рыкнул Альфонсо.
Сконцентрировавшись, я призвал два разноцветных Пламенных веера. Одним я зарядил в Настурцию, вторым обдал Альфонсо. Мои друзья, получив уколы, болезненно вздрогнули.
– Ну вот! Опять! – пожаловалась Настурция. – Я же все осознаю! Все понимаю! И вместе с тем несу эту околесицу! Прости меня, Альфонсо!
– Нет! Ты меня извини, это все Дроторогор… Все он. Извини.
– Глядите! – сказал я. – Там, в конце, вроде какой–то амфитеатр! И он сияет!
– Сто к одному, что нам туда, – процедила колдунья Ильварета, перекладывая Клюкву из ладони в ладонь.
– Эта демоническая культя тащит нас через адову полосу препятствий, – согласился Дельторо. – Уверен, что к Тумиль’Инламэ есть более «приятный» путь.
– Только он не про нас, – хмыкнул я, подъезжая к Лютерии.
– Ты как?
Магистр Ордена Милосердия лишь посмотрела на меня. Она почти перестала общаться с нами. Лютерия сжала губы и опустила взгляд. Затем слегка качнула подбородком.
– В порядке?
Еще один робкий наклон головы.
Чувствовала себя Лютерия паршиво. Это было яснее ясного. Однако она держалась. Ради Соединенного Королевства, ради Ураха, ради Констанции Демей и ради нас.
Мы спешились и, привязав лошадей к ограде, осторожно зашагали к амфитеатру. Приблизившись к первым ступенькам, уходящим вниз, я ахнул. Орхестра приподнималась над ямой из которой вовсю, опоясывая центр, ревело пламя пожара. Оно лизало порожки амфитеатра, узкий декоративный мостик, ведущий к орхестре, и поднималось к плите, замещавшей собою скену. На той плите, как бы из нее, наполовину проступало омерзительное и неимоверно тошнотворное лицо какой-то демонической женщины. Ее граненые глаза–рубины испускали из себя ольховое свечение. Меня всего передернуло. Второй раз, я содрогнулся, когда до меня дошло еще и то, что на орхестре кто–то шевелится. Скованный цепями по рукам и ногам, человек изнывал под нажимом раскалённых тавро, которыми орудовали бесы – такие крылатые, рогатые и зубатые твари Мира Тьмы.
– Что там такое происходит, Дух Зелени побери? – вскинул брови Альфонсо.
– Он… наверное праведник… он мучится… Назбраэль поймал его, – едва слышно проговорила Лютерия Айс. – Его необходимо… спасти. Никто из детей Ураха не достоит такой… кары.
– Лютерия, ты еще можешь разговаривать? – облегченно воскликнула Настурция.
– Я… берегу силы. Да.
– Посиди здесь. Отдохни, – распорядился я. – А мы посмотрим, что можно сделать для того несчастного.
– Хорошо…
– Мы–то посмотрим, – промолвила Настурция. – Но как тот пленник связан с тем, куда нам надо идти?
– Дорога пролегает через амфитеатр, – отметил я. – Его можно обойти, бросив того малого на произвол судьбы, или мы попытаемся что–то предпринять.
– Ладно, я за перемены к лучшему.
Я приобнял Лютерию. Не знаю, зачем я нарушил ее личные границы. Наверное, мне захотелось дать ей (как и себе) чуточку душевного тепла, в котором мы все испытывали дефицит.
– Ты доброе сердце.
– Да, пока рука Дроторогора не сводит меня с ума, – горько усмехнулась Настурция, почему–то прижимаясь ко мне.
Мягко отстранившись от меня, колдунья Ильварета первой пошла вниз. Мы с Альфонсо тут же увязались за ней. Через три пролета Дельторо, сняв со спины Резец, застопорился у балюстрады.
– Ушки поджал, заяц? – насмешливо сощурился я.
– А–то! Отсюда я смогу проследить, чтобы и ваши ушки не были поджаты.
– Прикрой уж, если что, – сказал я, хлопнул Альфонсо по плечу.
– Мои стрелы не только свистят.
Я и Настурция дошли до декоративного мостика. Перед ним юлил огонь, а за ним, бесята придавали свою жертву бесконечной пытке. На нас никто внимания не обращал.
– Как снять эту завесу? – протянул я, бегло осматривая жгучие и беспристрастные огненные канаты–переливы, трещащие у моего носа.
– Льдом, – откликнулась Настурция.
– Им, но с какой–нибудь специфической затравочкой. Как тебе идея?
– Хоть куда. Подмешаем в заклинание того сего и устроим «бабах–тарабах–бабах».
– Помнишь, ты помнишь, ту нашу градацию мощи творимого заклинания! – возликовал я так, как будто бы вновь обрел давно утраченного друга.